Бичо-Джан | страница 28

Кико метался, как раненый зверек, по своей тахте или вскакивал с нее в пылу неудержимого приступа волнения и бросался, пошатываясь от слабости, к выходу из горницы, завешенному ковром. Но — увы! — за ковром находилась плотная дубовая дверь, закрытая накрепко снаружи, и не слабому мальчику было сломать эту преграду. Тогда, в конец обессиленный, он возвращался на свое жесткое ложе и погружался в забытье.

Два раза в день к нему приходила Като, жена Вано, и ставила на стол пищу в виде куска жареной баранины или жидкой похлебки с чесноком да жестких чуреков (лепешек из хлеба) и бутыли с бузою (кумысом), она садилась на край тахты, поглаживала голову мальчика, говорила ему о необходимости покориться безропотно своей участи и обещала не давать его в обиду.

Однажды она не пришла утром, и Кико сильно обеспокоился. Като внушала ему доверие. Она казалась такой печальной, доброй и кроткой и напоминала Кико его умершую мать. Та была такая же худенькая, как Като, и такая же бледная. Почему, однако, не идет Като? Неужели же заболела?

В этот день, как нарочно, Кико чувствовал себя лучше, бодрее. Целебная буза и какие-то снадобья из трав, которыми Като поила мальчика, возымели свое действие.

Он чутко прислушивался в ожидании шагов за дверью. Он уже успел изучить мелкую быструю походку Като и шуршание ее верхней канаусовой рубахи. Но ее не было слышно.

Кико в сотый раз стал соображать, сколько дней он находится взаперти в этой ужасной горнице. Но понять это было нелегко. Каждый день походил на другой как две капли воды, и все они сливались. В досаде на свое бессилие Кико закусил губы и приготовился уже накрыться буркой с головой и задремать от тоски, как неожиданно чьи-то торопливые шаги зазвучали за дверью. Вот щелкнул затвор, и дверь широко распахнулась.

— Тетя! — произнес Кико, обрадованный, и, привскочив на тахте, протянул вперед руки. — Тетя Като! Наконец-то!

Но это было не Катерина Тавадзе. Тоненькая высокая девочка лет десяти-одиннадцати стояла на пороге горницы. Черные волосы девочки, заплетенные в несколько кос, перевитых цепью из монет и позументами, змейками сбегали вдоль ее маниатюрной фигурки, облаченной в цветную рубаху, надетую поверх цветных шаровар, доходящих до пяток. Красные чувяки с загнутыми вверх носками дополняли ее костюм. На груди — масса ожерелий из побрякушек и монет. В руках она держала чашку с похлебкой, тарелку с бараниной, под мышкой — бутыль с бузою и связку чуреков.