Все же слегка уязвленный тем, что меня потеснил Беллерофон, я возразил, что прямолинейная пассивность отнюдь не мой стиль. Постепенно в том храме сгустился мрак и стало так же темно, как и в этом; моя спутница была мне видна ничуть не яснее Каликсы. Но какой-то отзвук в ее ответе - она заметила, что до вышеозначенного момента инициативу предстояло проявлять мне - странно меня возбудил, наложившись на мои новые тревоги и замашки старого мужа; я осознал, что не только нахожусь в темноте наедине с доброжелательной и, вероятно, привлекательной молодой женщиной - все же в конце концов не Афиной, - но и не вступал на путь подобного осознания уже многие годы. Внезапно я обнял ее; Пегас прянул прочь, она тоже испуганно вздрогнула, и почему-то вздрогнул и я, хотя она не протестовала, не оттолкнула меня. Она просто напряглась; я тоже; поблагодарил ее за советы; изготовился обезоружить ее, что-либо пробубнив. Вместо этого обезоружила меня она, пробормотав, как давно ее обнимали в последний раз. Я порывисто запустил руку ей под одежду; она отстранилась; но не оскорбилась и извлекла из-за пазухи легкую золотую уздечку. "Это для Пегаса, - сказала она, - чтобы его обуздать". Улыбаясь, она немедленно повела меня во двор, где повернулась и шагнула прямо на меня, напоминая, что находимся мы не в N 'A, а в N суровой 'A. Из скромности, как она сказала, она не стала откидывать капюшон, но разрешила уложить себя на землю и задрала свою серо-коричневую хламиду до самых белых плеч. У нее было просторное и нежное юное тело, с широкими бедрами и маленькой грудью; ночь выдалась теплой, теплы были и камни пустынной дворовой мостовой; но вот я… о, меня остудил скрытый намек на Даная…
- Плюс новизна, - сказала Каликса, - плюс твой страх, что у тебя на нее не встанет, что, конечно, и произошло. Нет нужды распространяться о просторном юном теле с широкими бедрами и всем прочим; картина ясна.
- Извини.
- Не извиняйся.
- Виноват.
На сегодняшнюю ночь хватит, отрезала Каликса и отвернулась, обидчиво надув губки, а также, похоже, и лопатки, и свою тонкую талию, свою, как я заявил, худенькую, аккуратную попочку.
- Нет нужды распространяться о тонких талиях и худеньких, аккуратных попочках.
Виноват, любовь моя, и - добрый вечер. Я тут же повинился, потянулся приласкать все это и все прочее и заметил, надеюсь не без нежности, что точно так же, как Персей не единственный в Греции златокожий герой, а религия Каликсы не монотеистична, так и ей стоит признать, что худенькие или тоненькие что-там-у-нее - отнюдь не единственное знамо-тело, заслуживающее восхищения. Она крутнулась ко мне со смеющимся лицом и полными слез глазами и расцеловала так крепко, что я наконец вступил в полный рост уже в ее собственный храм - пусть даже всего на минуту, ибо в очередной раз споткнулся на пороге и расплескал все свои подаяния. Но нам было приятно.
