Надо мной бродил по своему кабинету советник Граббери, и я слышал, как он выдвигает ящики — наверняка без всякой цели. Я закрыл глаза и улепетнул в Амброзию, где семеро рыцарей-добровольцев все еще шли мимо Памятника Павшим, вскинув левую руку в победном приветствии. Воинское приветствие левой рукой укоренилось в амброзийской армии после битвы у Бессонной пустоши, когда по удивительному совпадению все оставшиеся в живых рыцари-добровольцы потеряли на поле боя правую руку, так что им пришлось приветствовать своего президента левой…
Заскрипели ступени лестницы, а потом послышались приближающиеся к уборной шаги. Кто-то дернул ручку запертой двери. Я ожидал, что услышу после этого, как шаги удаляются, да не тут-то было: пришедший стоял у двери и тяжело дышал. Тогда я начал тихонько насвистывать — дескать, уборная занята — и лихорадочно вспоминать, не разговаривал ли я только что вслух. Ручку двери дернули опять.
— Занято, — хрипло выговорил я.
— Да ты что — завещание там пишешь, что ли? — спросил из-за двери Штамп.
Точно так же изводила меня дома бабушка. «Отвали», — крикнул я Штампу — точно так же, как мне всегда хотелось крикнуть бабушке. Штамп стал пинать дверь ногами. Я подумал, что, если б в двери была замочная скважина, он бы наверняка уже прилип к ней своим поганым глазом.
— Похабности на стенках запрещается писать, — пропел Штамп. Я не отозвался. — Будущее Англии в ваших руках, джентльмены! — отрывисто, перемежая слова топотом, выкрикнул Штамп, и я понял, что он подпрыгивает, стараясь заглянуть в уборную через верхнюю кромку двери. «Сказано тебе — отзынь!» — проорал я Штампу и встал. Намокшие комки бумаги все еще плавали в унитазе, но мне почему-то казалось, что при Штампе нельзя лишний раз спускать воду. Я нагнулся, собрал лежащие на полу календари и осторожно, так, чтобы не было слышно шелеста бумаги, снова засунул их под джемпер, а Штамп тем временем утробно, будто тужась при запоре, надсаживался:
— Ты зачем читаешь в сортире порнографию? — Я не ответил. — Чтоб мне гадом быть, ты читаешь там порнографию! Его рука опустилась на ее шелковистое в капроновом чулке колено, — прохрюкал, распаляясь, Штамп, и на меня из-за темно-зеленой сортирной двери посыпались паскудные непристойности.
Но тут лестница опять заскрипела — под легкими, видимо, замшевыми башмаками, и мне сразу же представились ярко-желтые, торчащие из-под коричневых габардиновых брюк носки. Потом послышался гнусный, гнусавый голос Крабрака: «Вам что — нечего делать в конторе, Штамп?» — и почтительно приглушенный фальцет Штампа: «Да я просто жду, когда освободится туалет, мистер Крабрак».
