Элинор поспешно натянула на себя первое, что попалось под руку: тонкий джемпер и плиссированную юбку. Тратить время на укладку волос она не стала и спустилась вниз с распущенными влажными кудрями.
Груди у нее слегка покалывало, и вообще они, казалось, стали какими-то слишком чувствительными, отзываясь на прикосновение даже тонкой ткани лифчика.
Внизу Рей бросил на нее пристальный взгляд, однако не сказал ни слова, и Элинор сразу прошла в кабинет.
В гостиной над камином висело зеркало, и, увидев в нем свое отражение, Элинор с досадой обнаружила, что ее соски проступают даже сквозь двойной слой защиты.
Работать, работать и еще раз работать – вот ее единственное спасение, лихорадочно думала девушка, с трудом отводя взгляд от собственного отражения. Что там Рей говорил утром о том, что Эжени не терпелось испробовать силу своей женственности?
Элинор нашла страницы, которые они обсуждали, и быстро перечитала их. Да уж, описание пробуждающегося чувства Эжени к ее кузену откровенно плоское и невыразительное. Элинор закрыла глаза и откинулась на спинку кресла. Она представила себе Эжени: вот она вертится перед зеркалом, с удовольствием разглядывая изгибы своего тела, может быть, даже трогает высокие налитые грудки и воображает, как бы это было, если бы Оливер… Двор Генриха строгостью нравов не отличался, и, уж конечно, шестнадцатилетней девушке все было известно про отношения мужчины и женщины.
Элинор поежилась: ее тело было напряжено, как пружина, даже мышцы сводило. То, что еще несколько часов назад было совершенно невозможно описать, теперь казалось до смешного простым. Мысли лились на бумагу сплошным потоком, так что Элинор едва поспевала за ними. Она печатала, пока не заболели руки, и изумленно ахнула, увидев, сколько исписала страниц.
В ту же минуту, словно он стоял под дверью и ждал, пока затихнет стук машинки, вошел Рей. Он протянул руку, чтобы взять написанное, но Элинор резко одернула его:
– Стойте! Я сама еще не успела прочитать.
И сама удивилась тому, как резко, почти свирепо звучит ее голос. Элинор не желала, чтобы кто-то читал рукопись до того, как она прочтет ее сама и убедится, что в ее героине нет ничего от автора и ничто не выдаст ее собственных ощущений.
А впрочем, с какой стати? Не могло же минутное влечение, которое она испытала от прикосновения Рея, отразиться в только что написанном отрывке. Это просто смешно.
