— В каком сундучке?
— В зеленом, крашеном, который стоит под диваном в спальне. Вы сказали, что тетушка в нем держала свои бумаги; я понял так, что теперь она их переложила в другое место.
— Да, верно; в сундучке их уже нет, — сказала мисс Тина.
— Осмелюсь спросить — вы что же, смотрели?
— Смотрела, ради вас.
— Ради меня? Дорогая мисс Тина, означает ли это, что вы бы отдали их мне, если бы нашли? — Я почти дрожал, произнося эти слова.
Мне пришлось дожидаться ее ответа. Но наконец у нее вырвалось:
— Не знаю сама, как бы я поступила — отдала, не отдала!
— Но, может быть, вы хотя бы посмотрите еще где-нибудь?
Странное, непривычное волнение, с начала разговора звучавшее в ее голосе, не улеглось.
— Не могу — не могу, когда она лежит тут же. Это недостойно.
— Вы правы, это недостойно, — согласился я. — Пусть она покоится с миром, бедняжка. — И в моих словах на этот раз не было лицемерия; упрек пронял меня, и мне сделалось стыдно.
Мисс Тина добавила, словно бы чувствуя это и жалея меня, но в то же время стремясь объяснить, что я если и не прямо толкаю ее на недостойный поступок, то, во всяком случае, слишком упорно дергаю эту струну:
— Не могу я обманывать ее теперь — быть может, в ее смертный час. Нет, не могу.
— Я и не прошу вас идти на обман, избави бог, хоть сам я не без греха.
— Не без греха — вы?
— Да, я плыл под фальшивым флагом. — Меня вдруг неудержимо потянуло сказать ей всю правду, признаться, что я назвал себя вымышленным именем, опасаясь, что настоящее мое имя может быть известно мисс Бордеро и закроет мне доступ в дом. Я даже рассказал о своей причастности к тому письму за подписью Джона Камнора, которое было послано им несколько месяцев назад.
Она слушала крайне внимательно, чуть ли не раскрыв рот от изумления, и, дослушав до конца, спросила:
— А как же ваше настоящее имя? — Я сказал, и она дважды повторила его, восклицая при этом: — Господи, господи! — Потом заметила:- Оно мне нравится больше.
— Мне тоже! — Я попробовал засмеяться, но смех не вышел. — Уфф! Как хорошо, что можно наконец отбросить то, ложное!
— Стало быть, все это было заранее обдумано? Настоящий заговор?
— Какой же заговор, нас ведь только двое и есть, — возразил я, благоразумно не упоминая о миссис Прест.
Мисс Тина задумалась; я ждал с тревогой, не назовет ли она наши действия низостью. Но ход ее рассуждений был совсем иным, и минуту спустя она сказала вполголоса, словно бы взвесив все с безмятежной непредвзятостью стороннего наблюдателя:
