— Нет, я не думаю, что случится что-то серьезное, — поспешил заверить он. — Франция существует больше тысячи лет, и этому сброду не удастся уничтожить ее. И все же я встревожен, глубоко встревожен.
Николас неопределенно хмыкнул в ответ. Он мог бы устроиться на какой-нибудь торговый корабль, из тех, что курсируют между Кале и Дувром, когда законно, а когда и нет. Ему ничего не стоит закрыть глаза и не заметить лишней бочки бренди, если она случайно окажется рядом. Да, конечно, он найдет способ…
— Так вот, я бы хотел, чтобы вы взяли с собой Жизлен, — продолжал старик.
— Что? — Николас даже перестал думать о контрабанде и оторопело уставился на крестного.
— Я бы хотел, чтобы вы взяли Жизлен с собой в Англию. У меня есть договоренность о том, чтобы в случае необходимости вывести отсюда тайком Мадлен и Шарля-Луи, но речь может идти только о нас троих, а мы не уедем, если не будем знать, что Жизлен в безопасности.
Николасу показалось, что старик бредит, он с трудом заставил себя сосредоточиться.
— В безопасности? Я не могу понять о чем вы?
— О политической ситуации, — повторил граф. — Вы разве не слушали меня? Сейчас все очень шатко. Если ничего не изменится к лучшему, то для нас будет спокойнее на некоторое время покинуть страну.
— Так уезжайте.
— Все не так просто. Разумеется, если мы поедем сейчас, мы можем уехать все вместе. Но я не готов сделать это тотчас, у меня имения, обязательства…
— Другими словами — нет наличных. Де Лориньи поморщился.
— Вы излишне прямолинейны. Но это правда. Мне необходимо кое с чем расстаться, для того чтобы обеспечить семье терпимые условия, пока дела во Франции не пойдут на лад. Я полагаю, что для этого мне потребуется как раз столько времени, что мы будем вынуждены бежать, используя тот путь, о котором я уже упоминал, но для молодой женщины такая возможность исключена. Поэтому, как благородного человека и друга, я и прошу вас взять Жизлен с собой.
— Нет, — твердо сказал Николас. Теперь де Лориньи уже не был бледен, гнев заставил его покраснеть.
— Нет? — переспросил он. — Значит… вы не можете…
— Конечно, могу. Но вы не хуже меня знаете, что значит для меня взять ее с собой. Я буду вынужден на ней жениться.
Его слова прорезали тишину золотистого осеннего полдня.
— Возможно, я ошибаюсь, — продолжал граф де Лориньи, — но мне казалось, что в вас зародилось… сердечное влечение к моей дочери. В некотором роде…
— Вы ошибаетесь, — ответил Николас жестко. — Чувство, о котором вы говорите, есть у вашей дочери, а не у меня. Она ребенок, а я не имею обыкновения затаскивать к себе в постель девочек, и тем более жениться на них. Вам придется придумать другой выход. Николас произнес это холодно, безжалостно, словно в груди у него вместо сердца был кусок льда. Он заставил себя не думать о Жизлен, не представлять себе ее огромных несчастных глаз, тонкого личика, хрупкой мальчишечьей фигурки, которая была еще как соблазнительна, вопреки тому, что он сказал ее отцу. В его душе не оставалось места для сострадания, тепла и для юных беззащитных созданий.
