Когда Пола с дочерью вошли в кабинет Чака, тот, глянув на Полу, сразу спросил:
– Пола, Бога ради, что с тобой случилось?
– Неужели я выгляжу настолько плохо?
– По крайней мере, не так, как следует.
Она рассказала ему о бессоннице, не называя причины. Он предложил выписать снотворное. Это звучала заманчиво, но она отказалась, потому что не хотела привыкать к барбитуратам. Более того, она знала, что снотворное не устранит саму причину бессонницы.
То, что Чак заметил ее состояние, усиливало нервозность и вынуждало признать серьезность проблемы, касающейся Дункана Эли и его дочери. Выходя вместе с Эбби из больницы, она с тревогой подумала, что история с Дунканом и Роксанной действует на ее психику.
Старый год ушел под покрывалом чистого и жгуче-холодного воздуха из Канады, оставив после себя угрозу забастовки служащих подземки. Майлз и Пола подъехали на такси на Шестьдесят третью улицу и Беннет проводил их в празднично освещенный особняк. Первое, что заметила Пола – похудевшее, по сравнению с прошлой неделей, лицо Дункана. Он казался усталым и сильно постаревшим; хотя его очаровательные манеры и не исчезли, живости заметно поубавилось. «Не мучает ли и его бессонница?» – спросила себя Пола.
В доме толпилось не менее шестидесяти гостей. Пола заметила принцессу Андраши, Филипа Розена и довольно многих музыкальных, телевизионных и светских знаменитостей. Общество было блестящим, а шампанское «Луи Редерер» настолько великолепным, что Пола изменила своей привычке отдавать предпочтение шерри. Дункан провел их через толпу к низенькому человеку с сияющей красной физиономией.
– Сидней, этот тот самый молодой писатель, о котором я тебе говорил, – сказал Дункан. – Сидней Рэймонт. Майлз и Пола Кларксоны…
Знаменитый издатель пожал им руки. Пола решила, что этот «Голиаф книжного мира» на самом деле больше походил на маленького, пухлого Давида.
– Дункан расхваливает вас до небес, – заметил Рэймонт Майлзу, – Он сказал, что вы работаете над великим романом – нечто вроде «Саги о Форсайтах» – хотя лично я ненавижу эту «Сагу». Когда вы предполагаете его закончить?
– Если повезет, через четыре месяца. Жена прожужжала мне все уши из-за того, что я занимаюсь на фортепиано, вместо работы над ним.
Сидней посмотрел на Полу.
– Жены писателей – кошмар профессии. Итак, госпожа Писательница, надеюсь, вы позволите мне первому глянуть на «магнум опус» вашего мужа?
– Разумеется. Мы рады были бы отдать его вам для прочтения.
