— О! Вот вы и будете вместо меня! — обрадованно закричал он, сунул похолодевшему Пете костяшки и куда-то убежал.
В производственной характеристике Петра Альбрехтовича Петрина говорилось: «Инициативный научный работник, способный находить нестандартные решения». А так как эту характеристику Петр писал сам, то, как понимаешь, не оправдать он ее не мог.
Если бы не Петрин, эта самая бабка Полторацкая, про которую говорил Толян, так бы и осталась районной знаменитостью. От страха оказаться директором базы отдыха у Петрина обострился радикулит. Скрюченный Петрин явился к бабке и потребовал исцелить его во имя науки, а по возможности и предсказать будущее.
Бабка оказалась смешливой, курносой и наглой.
— И почему все институтские такие суеверные? — рассмеялась она. — Давай я тебе заодно и испуг вылью.
И вылила. Петр Альбрехтович выпрямил спину, расправил плечи и понял, что теперь легко пошел бы даже в управдомы.
— А беде твоей я помогу, — на прощанье сказала бабка. — Во мне твое спасение. Иди. Думай.
Петрин шел и думал. Озарение пришло к нему на полпути к базе отдыха. Он стоял на пыльной улочке; брехали собаки, пахло навозом, Петрин смотрел на деревенские звезды и видел, как база отдыха превращается в отделившийся от родного института филиал по изучению чудесных способностей бабки Полторацкой в частности и народной медицины в целом… Ты все понял?
— Да.
— Вопросы есть?
— У меня было много вопросов, но я уже забыл. Осталось только два. Почему козла забивал начальник базы, а не повар, и почему он дал Пете только костяшки, а не мясо? И другой — там что, и собаки говорящие, как попугаи? Они все время брешут, а попугаи говорят правду, что ли?
Трактовки и комментарии к папиной истории длились до темноты, явившейся вместе с огнями Занзибаровки.
— Московское время двадцать два часа, — проговорило радио из открытого окна ближайшего к лесу дома. Папе вдруг захотелось перелезть через забор. Сын с энтузиазмом полез за ним. Они подкрались к дому и спрятались в кустах.
— Папа, можно я заору по-индейски? — прошептал Сын.
— Ну что ты! Мы ведь теперь не апачи, а белые миссионеры, истинные джентльмены.
В полоске света от приоткрывшейся двери возникла женская фигура и, прижимая к груди бутылку, прошмыгнула перед самым Папиным носом. Как только она появилась на крыльце, волна восторга подхватила Папу: он уже видел, как с грозным криком апачей вылетает на тропинку перед теткой. Испуганный визг, бутылка бьется… кайф… Папа даже хрюкнул от удовольствия, и только присутствие Сына в последнюю секунду удержало его. Папа вытер о шорты вспотевшие ладошки. Снова выпустило когти вселившееся в него маленькое чудовище, и снова после этого ужас и отчаяние. В кого же он превратился? Кем стал? Кто он? Что делать? При трезвом взгляде выход был один — идти сдаваться в районную больницу, и пусть отправляют в психушку. Но этот трезвый взгляд Папе не нравился. «К черту трезвость! Лучше уж напиться! Не пугать надо было тетку, а отобрать бутылку. Самогонщики совсем обнаглели! Кто зерном свиней кормит, кто из него самогон гонит. Скоро честному труженику хлеба не купить. Напьюсь к чертовой матери! На рубль много не нальет. Да ладно, такому сопляку, как я, много и не надо. Скажу — батька прислал. А если заметит, что рубль просверленный, пригрожу милицией или разобью аппарат. А самогон подожгу!»
