Антонина Ивановна Ермошина попала в МУР сразу после войны, была бессменным секретарём, «пережила» пятерых или шестерых начальников МУРа, пользовалась всеобщим уважением и любовью. Она умела создать атмосферу доброжелательности, всегда предлагала чай, занимала посетителей беседой…
Когда Смеляков вошёл к Ёркину, на душе было спокойно – Антонина Ивановна сделала своё дело. Высокий мужчина с гладко зачёсанными назад седыми волосами стоял спиной к двери и убирал какую-то папку в шкаф.
– Здравия желаю, товарищ генерал… Ёркин закончил с бумагами и сел за стол.
– Добрый день, – сказал он.
Внимательным взглядом окинув Смелякова, он очень доброжелательно спросил:
– Что у вас?
Смеляков доложил. Ёркин взял бумагу, прочитал задание.
«Сейчас всё по новой пойдёт. Опять лекция о трудностях наружки», – мучительно подумал Виктор.
– Ты сколько работаешь в розыске? – поинтересовался генерал.
– Чуть больше месяца.
– Что ж, могу только порадоваться за твоё руководство… – И добавил, увидев удивлённый взгляд Смелякова: – Если тебе, оперу, проработавшему всего месяц, удалось пробить задание на наружное наблюдение, то я с большим удовольствием подписываю его тебе…
* * *
– Здравствуйте, – сказал Сидоров, входя в квартиру, и показал своё удостоверение. Твёрдыми глазами ощупал стоявшего перед ним мужчину и спросил: – Рассказывайте, что у вас стряслось?
Хозяин чуть попятился, пропуская вошедших милиционеров, и махнул рукой в сторону комнаты.
– Там…
Смеляков шагнул следом за Сидоровым и оказался в тесном помещении, почти клетушке, где плотно друг к другу стояли шкаф-стенка, диван, детская кроватка и небольшой стол. К спинке дивана была прикреплена деревянная полка, служившая, судя по всему, ещё одним спальным местом. На этой доске лежал десятилетний мальчик, всё его худенькое тельце было покрыто яркими пунцовыми полосами – следами от ударов ремня, кое-где кожа вздулась и полопалась, застыв кровавой пеной. Сидоров протянул руку и пощупал пульс.
– Он умер! – раздался женский крик из кухни, затем послышались захлёбывающиеся рыдания.
– Вот так… – растерянно пробормотал хозяин квартиры.
– Пульса нет, – констатировал капитан и повернулся к хозяину: – Как вас величать?
– Николай. – У него было сухое лицо с впалыми щеками и жёсткой складкой губ. – Николай Трофимович Байков.
– Вот что, Николай Трофимович. Сын ваш скончался… Я вызываю понятых. Будем составлять протокол. Виктор, сходи к соседям.
Из кухни опять долетел жуткий вой.
