Должно быть, она сейчас грезила. Что ей представлялось? В какие цвета выливались её чувства? У неё было спокойное лицо, буйство страсти ушло. Она будто получила гарантии в своём дальнейшем благополучии. Она расслабилась… Если бы она могла представить, что занималась любовью со шпионом… Впрочем, зачем ей представлять что-то? Для неё я был просто мужчина. Возможно, теперь даже любимый мужчина. Поэтому ей спокойно. Пожалуй, я мог лишь позавидовать ей.
Моника тихонько застонала и тряхнула головой. Её чёрные волосы разметались по узорчатым плитам пола.
– Малышка, – проговорил я нежно, – давай перейдём в постель. Ты застудишься на полу.
– Мне всё равно. Сейчас так хорошо…
– А мне не всё равно.
Она распахнула глаза, как ворота в другой мир, и глянула мне в лицо.
– Тебе не всё равно? Ты беспокоишься? – она недоверчиво улыбнулась. – Ты хочешь сказать, что я не безразлична тебе?
– А какже иначе? Разве я был бы сейчас у тебя, если бы…
– Мужчина и женщина… Это ведь так просто…
– Это просто, – согласился я, – но ты одинока. И дело не в том, что у тебя давно не было мужчины.
Она ловко выскользнула из-под меня и села рядом.
– Ты полагаешь, я одинока?
Я кивнул и, протянув руку к её груди, легонько погладил соски.
– Я вижу, что ты одинока. Ты, конечно, хочешь выглядеть сильной и независимой, но…
– Да, ты прав, я могу тебе признаться, только тебе… Может быть, ты уйдёшь от меня… Сейчас я не хочу этого… Мне жить одиноко и страшно. Меня окружает только неопределённость. Даже в церкви я не испытываю никакой уверенности, а ведь я хожу туда, чтобы общаться с Господом, получить от него уверенность в себе самой. Я улыбаюсь, но мне страшно жить. Мне страшно жить, но мне страшно и о смерти думать. Я верю в загробный мир, но боюсь смерти – как такое возможно? Скажи мне, почему я боюсь смерти? Здесь так обременительно, так мало радости, так много беспокойства! Всё вокруг обманчиво. Всё приятное перемешано с неприятным, но неприятного больше, поэтому его боишься. Боль сильнее наслаждения, поэтому я думаю о боли, стремлюсь избежать её, но её так много! Боль повсюду – в душе и в теле. Когда я получаю удовольствие, я получаю его только наполовину, ибо слышу всякий раз, как оно приближается к концу. Всякое облегчение после страданий – как долгожданный выходной день после долгой рабочей недели. После облегчения снова навалится тяжесть, обязательно навалится. Я знаю это, страшусь этого… И потому ожидание этой тяжести зачастую гораздо страшнее самой тяжести…
