– Не плачь, всё образуется, – шептала она, но пробудившаяся в ней страсть душила все слова беспрерывными стонами.
Перед Юрием выгибалась нежная спина, из-под сияющей копны растрепавшихся волос струился желобок с мраморной резьбой позвонков, обрываясь возле двух мягких ямочек над упругими ягодицами.
В чёрных глазах Тани по ту сторону зеркала пульсировало время, то растягиваясь в вечность, то сжимаясь тугой пружиной до неуловимого мгновения. Комната шумно колыхалась, раздвигала резиновые стены до невидимого горизонта и сжималась обратно, оглушительно стучась в самый висок. Таня слышала, как дышало внутри неё чужое тело, длинное и объёмное, полное обезумевшей жизни, налитое жидким чугуном, жаждущее любви и молящее о ней.
Юра рванулся назад и оставил после себя гудящую пустоту.
– Теперь уж хватит, – выпалила она сдавленным голосом. – Я должна уйти. Я больше не могу. Мне больше нельзя.
В дверях, когда она уже оделась, он вдруг с новой энергией заглотил ртом её губы, свалил с ног и овладел ею прямо в одежде, разметав по паркету густой мех шубы.
Когда всё закончилось, он сказал:
– Спасибо тебе. Иди.
– Ты забрызгал подкладку шубы, – ответила она. – Что я теперь скажу?
– Прости, – оборвал он её мягким поцелуем, – прости.
В тот вечер Олег устроил ей сцену ревности, обнаружив перед сном на её теле следы поцелуев. Он метался по комнате, несколько раз шмякнулся головой о стену, покрытую персидским ковром, пинал ногами заваленное цветными подушками кресло.
– Я верил тебе! Я боготворил тебя! А ты оказалась просто сучкой! До омерзения красивой сучкой! Какой же я болван! – Он несколько раз подходил к ней, замахивался кулаком, но не мог ударить, чувствуя, как вся его огромная сила улетучивается, встречаясь с открытым взглядом жены. – Как же я мог поверить тебе? Я ждал столько времени, я терпел, не трогал тебя до свадьбы… А ты теперь… Оказывается, тебя нужно было лишь откупорить, как бутылку, чтобы ты сразу пошла по рукам. Какой же я идиот! И какая же ты мразь, Танька!
– Перестань кричать, – понуро отозвалась она. – Я не могу объяснить тебе ничего. Если сможешь перетерпеть, то перетерпи.
– Но как ты могла?
– Я не могла. Это была не я, Олежек. Но ты не поймёшь. Я сама не понимаю.
– Ты его любишь? Кто он такой? Ради какой такой твари ты раздвинула ноги? Боже! Я не могу поверить! Какой-то вонючий самец был внутри тебя. Какой-то… Кто он? Откуда он взялся? Отвечай мне, сука, как это могло произойти? Я должен знать!
