– Да-а, прищучило тебя серьезно. Слышал я о твоей душевной драме. Только денег мы много платить не можем…
– А и не надо. – Взгляд мой останавливился на предмете, лежащем под столом. – Палыч, пожалуйста, поднимите мой телефон, я не могу нагнуться.
Директор резво подал мне с пола трубку, я набрала номер гостиницы. Сразу же после моего «алло» в трубке раздалась такая тирада, что, если бы у меня были силы, я бы покраснела до свекольного цвета.
Поговорив с Эдуардом, я довела бедного доктора до нервного срыва. Он не мог поверить, что я остаюсь во Франции, в составе полунищего российского цирка.
– Может, ты пьяная? – Эдуард Арсенович почмокал губами, и каждый «чмок» разрывной пулей отозвался в моей черепушке. – Хотя нет, ты же не пьешь.
– Очень даже пью, – «трезвым» голосом сообщила я. – У меня депрессия. Пока не пройдет, в Москву не поеду.
– Понял. Протрезвеешь, позвони. Я тебе билет закажу.
– Не ждите, это надолго. Так и скажите родителям.
Сообщила я, надеясь, что Эдуард Арсенович почувствует серьезность моего решения. Но он серьезности не внял.
– Не дури, Настя. Даю тебе на любовную депрессию две недели.
– Нет. Мое состояние надолго. – Мне стало смешно, и я по-дурацки хихикнула. – Я-то знаю. Пришлите, пожалуйста, сюда мои вещи.
Вещи мне прислали. И новый телефон, с которого раздался единственный звонок – от мамы. Если бы со мной поговорил папа, я скорее всего вернулась бы в Москву, под крылья родителей. Но разъяренная мама, которая любит меня как всякая нормально-ненормальная мать, успела за первые пять минут наговорить мне столько оскорбительных вещей, что я серьезно обиделась.
Да, до двадцати семи лет я сидела у родителей на шее, получая копейки в административно-хозяйственном отделе железобетонного комбината, где числилась завхозом. Но ведь я была хромой с пяти лет, когда получила травму колена, выпав из окна нашей старой квартиры со второго этажа. И именно родители забаловали меня своей любовью, решая за меня задачки в школе и бытовые вопросы в семье.
Даже на операцию, изменившую всю мою сегодняшнюю жизнь, я не заработала денег. Но и не мама тоже! Просто на меня упало наследство тети Кати, единственной сестры моего отца.
И после маминого крика меня переклинило. Я осталась в цирке.
Две недели французской визы в паспорте совпадали с гастрольным графиком шапито. Вернулась я в Россию вместе с цирком и заколесила по городкам и городишкам. Названий некоторых из них я раньше никогда не слышала. Наверное, в них было на что посмотреть. Но мне редко когда удавалось увидеть достопримечательности, мне доставались – потный труд артистов цирка, яркие представления на арене да дерьмо моих питомцев.
