Он помнил всё. Каждую мелочь, каждое движение, каждое слово. Он мог прокрутить в памяти все пять дней, как кинофильм. У него было время вспомнить даже то, что поначалу забылось. Было время, когда эти воспоминания сохранили ему жизнь и рассудок, став единственным маяком в рухнувшем мире. А потом вдруг оказалось, что звезду, к которой он шёл всё это время, давно поглотил космический мрак и идти больше некуда. И во всей вселенной нет ничего, кроме тьмы. Человеческая психика этого выдержать не может. Она и не выдержала. Рухнула.
Снегирёв до сих пор не имел никакого понятия, где он был и что делал двадцать шесть часов между первым и вторым своим приходом под дверь опустевшей (новые жильцы были эквивалентны пустоте) квартиры. Это с его-то подготовкой… С его биографией… Его всю жизнь испытывали на прочность. А вот взял и выскочил гвоздик. И всё полетело к чертям.
Алексей Снегирёв шёл к Пулковской высоте, завершая долгий и весьма извилистый путь к своей погасшей звезде. Он, собственно, очень смутно представлял себе, что будет делать и говорить, когда доберётся до кладбища и разыщет там четырнадцатый рябиновый участок. "Я не мог, Кира, – скажет он ей. – Ни позвонить, ни написать, ни ещё как-то сообщить о себе.
Даже годы спустя, когда уже стал почётным негром, почётным евреем и не приведи Бог кем ещё. Потому что ОНИ знали о тебе, и я знал, что ОНИ знают. И присматривают за тобой. Даже когда убедились в полной твоей безобидности. ОНИ читали всю твою почту, прослушивали телефон. Ты не подозревала об этом, но я-то знал, какие сделаны ставки. И чем может обернуться игра…"
Снегирёв знал, что не произнесёт этого вслух. Не потому, что кто-то мог услышать его. Просто Кира пребывала в таких местах, где на все вопросы уже существовали ответы. Иногда ему самому смертельно хотелось туда же. К ней. Некоторое время назад он был весьма близок к тому, чтобы там оказаться. И оказался бы – если бы, как правильно отметила тётя Фира, у него не завелись на этом свете дела.
На Пулковскую высоту можно было взобраться прямиком через хилое садоводство, но он двинулся в обход, по автомобильной дороге. Где ж ОНИ были, ИХ люди, в день, когда… возле арки в том доме на Московском проспекте… когда дул редкий для Ленинграда свирепый юго-восточный ветер, и по проспекту мела арктическая пурга, и она в своих осенних туфельках побежала двором, прячась от летящего снега… Снегирёв многое бы ИМ простил, если бы…
