Девочка пришла на ферму.
Здесь люди имели тенденцию оставлять Тиффани в покое. И в этом не было ничего особенно жестокого или неприятного, потому что ферма была очень большой и у всех были оборудованы рабочие места, а свое Тиффани оборудовала очень хорошо и таким образом стала в некотором смысле невидимой. Тиффани была молочницей и преуспела в этом. Она делала масло лучше, чем делала ее мать, и люди оценили, как хороша она с сыром. Это был талант. Иногда, когда странствующие учителя заезжали в деревню, она шла и получала немного образования. Но главным образом она работала в маслодельне, которая была темной и прохладной. Тиффани наслаждалась этим. А еще ей было приятно, что она делала что-то для фермы.
На самом деле она называлась домашней фермой. Отец Тиффани арендовал ее у барона, которому принадлежала земля, но Болиты хозяйствовали на ней уже в течение сотен лет, и поэтому отец Тиффани говорил (конечно, изредка — вечером после кружки пива): «Земля знает их так давно, что уже принадлежит им». Мать Тиффани обычно просила его не говорить так, хотя барон был всегда очень почтителен с господином Болитом и с тех пор, как Бабуля умерла два года назад, называл его самым лучшим пастухом на этих холмах. Это стоило того, чтобы быть почтительным, как говорила мать Тиффани, тем более что у бедного человека много других проблем.
Но иногда отец настаивал на том, что Болиты или Болтуны, или Айболиты, или Браты, или Братва — правописание было сомнительным — упоминались в местных летописях сотни и сотни лет назад. Эти холмы были в их костях, и они всегда были пастухами.
Тиффани гордилась этим так же, как можно было бы гордиться тем фактом, что ее предки кочевали или были первопроходцами. Ведь надо гордиться хоть чем-то. И сколько она себя помнила, она слышала, что ее отец — тихий, медлительный человек — повторял шутку, которая передавалась от Болита к Болиту в течение сотен лет.
Он говорил: «День ото дня я работаю и у меня Болит» или «встаю — Болит и ложусь — Болит» или «у меня всегда Болит». Поговорки переставали быть забавными примерно после третьего раза, и она забыла бы их, если бы отец не повторял по крайней мере одной из них каждую неделю. Они и не должны были быть смешными, это были шутки отца. Так или иначе однако они были записаны, все ее предки уж больно хотели остаться и до боли не хотели уезжать.[3]
Рядом с кухней никого не было. Мать Тиффани скорее всего пошла в стригальню с обедом для работников. Сестры Хана и Фастида тоже были там, и, скатывая овечью шерсть, посматривали на парней. Они всегда рады были поработать во время стрижки.
