И однажды, как ни банально (но от этого лишь более правдоподобно) звучит, в дело вмешался случай, которому и принадлежала заслуга принятия окончательного решения.
Туманным февральским утром Василий Петрович, удобно сложив ноги на перила своего маленького балкончика, пил кофе и просматривал первую на сегодняшний день газету. Его познания в испанском ещё оставляли желать много лучшего, но это беспокойства не доставляло. Больше проблем было с немецким, который он вроде бы обязан был знать в качестве гражданина ФРГ. На уровне новосибирского предпринимателя эти, полученные в университете, знания были хороши, но не более того. Почти сразу по прибытии в Испанию он попал в неприятную историю, когда какой-то немец, завидев знакомые красные корочки, обратился к нему с вопросом на родном языке. Моргунов сконфуженно пробормотал: „Я переселенец из России“ и чуть не бросился бежать. С тех пор, благодаря значительным усилиям, Василий Петрович весьма продвинулся в изучении немецкого и налегал на испанский. Благо, свободного времени имелось много больше, чем того хотелось бы.
Пробежав вялым взглядом заголовки на обложке, он перелистнул страницу и его внимание привлекло объявление следующего содержания: „Русские сезоны в Испании. Выставки живописи и скульптуры из лучших российских музеев. Первая из шести преполагаемых выставок открывается через неделю в Севилье коллекцией французской живописи 18 века из собрания Эрмитажа.“ Моргунов отложил газету и лениво подумал, что подобное культурное событие пропускать грех. Кое-какие мысли касающиеся искусства давно уже тревожили его лишенную покоя душу. Неделя, не отмеченная ничем примечательным, пролетела быстро и в первый день открытия выставки красный „Пассат“ Василия Петровича уже стоял запаркованный недалеко от исторического центра древнего города. Экспозиция открылась всего несколько часов назад и Моргунов сначала походил по центру, не испытывая желания толкаться в неизбежной первоначальной суете. Некоторая сентиментальность не была ему чужда и хорошая камера сопутствовала Моргунову издавна во всех путешествиях. Он сделал несколько снимков, но не почувствовал прежней радости от созерцания и запечатления прекрасного. Столь убого дальше жить невозможно. Абсолютно невозможно. А раз так, то в самом скором времени очень многое должно измениться. Подсознательно Моргунов чувствовал, что его затянувшиеся европейские каникулы подходят к концу. Вот и прекрасно. Просидев ещё полчаса в небольшом кафе со стаканом вина, он наконец вошел в выставочный зал и тотчас был заворожен почти физически осязаемым запахом и духом искусства. Моргунов был человеком жестким, но свою коммерцию в прошлом совершенно не считал преступной, для России она являлась нормальным предпринимательством. Однако ему пришлось бежать, бросив всё и это было несправедливо. А каждая несправедливость в свой адрес порождала в нем неистребимую жажду отстоять собственные позиции и отомстить. Но сейчас Василий Петрович гнал эти мысли прочь. Он пришел сюда смотреть издавна знакомые картины и с удовольствием предавался одному из любимейших занятий. Русской речи вокруг было много, это воспринималось как нечто совершенно привычное и приятное, на что можно даже не обращать внимания. Он подолгу останавливался перед каждым полотном, ибо в последнее время научился ценить действительно редкие удовольствия, да и спешить было некуда. Настолько абсолютно некуда, что сначала это чуждое для Моргунова состояние доводило его едва ли не до истерик. Сейчас он к нему попривык, но решимость кардинально изменить свою жизнь крепла с каждым днем.
