— Я Волга, прошел точку возврата.
— Волга, вас понял.
Через несколько секунд, сотрясая ревом окрестности и оставляя за собой темный след из смеси выхлопных газов и раскаленного воздуха, СУ-27 почти отвесно ушел в небо. Спустя ещё мгновения самолет набрал высоту шесть тысяч метров и лег на предусмотренный планом полетов курс.
— Я Волга, высота шесть, курс 3-2-0, прием.
— Волга, продолжайте двигаться курсом 3-2-0, прием.
— Я Волга, вас понял.
Первые пять минут заданного ему маршрута курс майора совпадал с тем, который он составил себе сам и о котором ничего не ведал руководитель полетов, поддерживающий с ним связь на КП. Хорев знал, что из всего их полка только его машина находится в воздухе и это создавало подсознательное ощущение своеобразного простора. Воздушное пространство здесь было хорошо ему знакомо и находилось в зоне пограничной ответственности его части, а значит иных военных самолетов в радиусе ста километров быть не должно. Локатор дальнего обнаружения эту уверенность подтверждал. Майор окинул привычным взглядом доску приборов и взглянул на часы. Ещё две с половиной минуты ему лететь заданным курсом, а там… В голове пилота давно созрел собственный подробный план действий, в который он не посвятил даже Матвеева, рассудив, что гражданскому человеку знать это нет никакой пользы и интереса. Сейчас курс его лежал на юг, а совсем скоро он направится на восток… Небо под ним было безоблачным и лежащая далеко внизу земля была покрыта крупными квадратами полей и блестящими зеркалами озер. Далеко на юго-западе клубились серо-белые кучевые облака, становясь ещё более контрастными от оттеняющего их солнца. Двигатели шумели привычно и надежно, поддерживая скорость 1,5М. Когда до изменения маршрута осталось десять секунд, майор начал отсчитывать время про себя. „9, 8, 7, 6….“ Произнеся „один!“, Хорев выжал до упора левую педаль, завалил машину на бок и направил её в крутое пике, переходящее в отвесный штопор. Многократная перегрузка вжала его тело в спинку сиденья, в глазах, почти лишившихся кровообращения, враз потемнело. Не предусмотренный уставом радиотелефон, на котором поверх комбинезона лежал привязной ремень, больно вжался в ребра. На экранах радаров наземного слежения такое движение могло восприниматься только как катастрофа, падение и Хорев, крепко сжимая в руке штурвал, бесстрастно представил себе переполох в диспетчерской на аэродроме. Как ответ на его мысли, радиосвязь зашуршала и в наушниках раздался взволнованный голос руководителя полетов:
