— Ты не обманула, женщина, — с уважением проговорил Арсений и с горечью добавил: — Что ты обо мне подумаешь? Что скажут люди?
— Я подумаю, что ты высокомерен, — медленно начала Прозора и, видя, как нахмурилось его чело, улыбнулась. — А ещё подумаю, что ты искусный врач. Рана-то у князя не из легких была, мало кто от таких ран излечивать умеет. А ты, видишь, справился. Еще могу сказать: те, которых ты лечишь, ко мне не приходят. Теперь, благодаря тебе, я к арамеям стану со вниманием относиться. Не все из них, выходит, гонор прежде умения держат…
Арсений оказался человеком выдержанным. На её слова вроде никак не отозвался, лишь в глазах веселые искорки зажглись.
— Хоть, по-твоему, я и не уделяю внимания душе больного, но кое-что в людях все же подмечаю. Тот человек — бывший воспитатель князя — тебе не посторонний?
— Может, лечила когда-то, разве всех упомнишь? — равнодушно бросила Прозора.
— Тогда почему ты не захотела с ним поговорить?
— Этот человек — Лоза его кличут — много лет по своей погибшей жене тоскует. От таких болезней у меня снадобья нет. Чего зря ему душу травить?.. А насчет тебя, арамеин, я и вовсе не права оказалась. Лечишь ты души людские, но, похоже, больше женские, а?
— Задел я тебя, значит, раз огрызаешься, — развеселился Арсений. — Я и не ждал, что ты мне свою тайну поведаешь. А то, что она есть, это мне и без лекарских знаний видно. Не бойся, не стану я у тебя в душе копаться. Не хочешь — не говори… Ты к князю пойдешь?
— Зайду попрощаться, — кивнула она.
Они вдвоем — Арсений впереди, Прозора следом — прошествовали в княжеские палаты.
Князь сидел на кровати, опустив босые ноги на лежащую на полу медвежью шкуру, а вокруг, с любовью глядя на Всеволода, стояли Лоза, Сметюха, престарелая челядинка, как поняла Прозора, кормилица князя.
— Арсений, будь здоров, — с некоторым усилием прожевав, тихо проговорил князь. — Не смог, выходит, меня залечить?
— Господь с тобою, княже, — смутился арамеин.
— Не серчай, это я на радостях. Чтоб знал, как князей с того света вытаскивать. Ты мне все время виделся среди моих страшных снов, и от твоего присутствия мне ровно легче становилось…
— А меня почто не спрашиваешь, кто я? — поинтересовалась Прозора.
— Знаю, лекарка ты. Ругала меня, — буркнул он укоризненно.
— Докричалась, значит, до тебя? А ты, выходит, и не рад.
— Рад. Только зачем Настюшкой укоряла?
— Хотела, чтобы ты разозлился. К жизни потянулся. А что серчаешь на меня, не беда. Еще спасибо скажешь. Не дело таким, как ты, раньше срока уходить… А сейчас, княже, дозволь мне уехать. Притомилась я от дороги, от людей… В лесу-то я уединенно живу, тихо. Редко когда забредет кто.
