Не обижайся за прямоту, батюшка Корней, и не казнись, такое у начальных людей сплошь и рядом случается — о других помнишь, а на своих — ни сил, ни времени… Я, вот, своих тоже проворонил, иначе, чем ты, но… чего уж теперь. У кого жена умная, такое не слишком заметно, а ты-то вдовец — ни Лавра пожалеть, ни тебе намекнуть, некому было. Татьяна-то сначала вся в свое горе ушла, а теперь над дитем будущим трясется — не повезло Лаврухе с женой… или так уж сложилось.
— И откуда ты все знаешь-то… хотя, Анюта, конечно… а она-то чего молчала, если все видела?
— А ты слушать стал бы? Такое, ведь, только от жены или от матери… да и то, если выслушать захочешь.
— Добрый. Кхе… вот не было печали! И чего с ним таким добрым делать?
— Ему бы отдельно пожить, хозяином, главой семьи… Ты же, батюшка, весь новую обустроить собираешься? Ну, так поставь Лавра на это дело, ей богу польза будет!
— Кхе! Подумать надо. Прямо Иродом меня каким-то изобразил… Отдельно пожить…
— Знаешь, батюшка, пока я семью свою не потерял, о таких вещах тоже не задумывался. А вот пожил здесь немного, да сравнил житье у Михайлы в крепости с житьем в Ратном… Не Ирод ты, конечно, но крут… крут. А в крепости воля! Соблазн, конечно, но как людей окрыляет! На Илью смотрю и не верю, что пьяницей обозником был. Наставники, хоть и ворчат, а сами подумывают, как семьи туда перевезти и насовсем жить остаться, прямо не говорят, но я знаю. Мальчишки — Михайла с братьями и крестниками — как будто на несколько лет старше своего возраста стали. Плава, прямо-таки, царица на кухне, Юлька, и не подумаешь, что всего тринадцать, строга, внимательна, отроков в ежовых рукавицах держит. Про Анюту уж и не говорю — просто святая покровительница Воинской школы — отроки на нее, чуть не молятся. Прошка собак, да лошадей такому учит…
— Ну, распелся! — Корней, начавший, было, злиться при разговоре о Лавре, когда речь зашла о крепости, помягчал прямо на глазах. — Прямо рай земной там у Михайлы! Можно подумать: в Ратном ад, а я тут за главного черта…
— Не в том дело, батюшка! Просто в Ратном все заранее известно, у каждого свое место и стезя, и ничего изменить уже невозможно или очень трудно, а там каждый себя проявить может, кто к чему способен. Здесь — будь тем, кем ты должен быть, там — стань тем, кем можешь стать, вот у людей таланты и открываются. Думаешь, когда я по степи гулял, ко мне одни душегубы, да отчаявшиеся люди приходили? Как раз, таких-то меньше всех было. По большей же части: либо те, кто от обыденности извечной и неизменной уходили, либо те, кого место и стезя жизненная не устраивали, потому что чувствовали в себе силы на большее. Я, когда на княжью службу вернулся, только таких с собой и забрал. Ратное закоснело, простору не дает, людям себя проявить трудно…
