Кэйко поднялась. Ее взгляд метал молнии. Акиру вновь поразило, как она впивается в жизнь – когтями, зубами, – вгрызается всем существом и держит, не отпускает.
– Хотелось бы мне посмотреть на эту женщину! – гневно вскричала она. – Что ж, бросай меня здесь, но прежде спроси себя, спроси по-настоящему, где тень твоей жизни, а где ее солнце!
– Нет, я не могу тебя бросить, – промолвил Акира. – Я думаю где-нибудь спрятать тебя, только вот где? Киото разрушен…
– Я даже не знаю, живы ли мои родные, – проговорила Кэйко упавшим голосом. – Счастье, если они успели уехать!
– Будем надеяться на хорошее, – сказал Акира. – Все равно сейчас тебе нельзя туда возвращаться.
Была почти ночь, когда они добрались до одного из уцелевших постоялых дворов. Перепуганный хозяин мигом приказал освободить для них комнату, потом велел согреть воды и подать ужин. Они поели сами и накормили Кэйтаро, хотя мальчик так устал, что почти не мог есть. Наконец его уложили, и он тотчас заснул, прижав клипу маленькие крепкие кулачки.
Акира сидел молча и не двигался. Кэйко тоже молчала, пристально глядя на него влажными черными глазами. Ветер свистел и шуршал где-то далеко, а здесь было тихо и уютно: желтоватые лужицы света, едва ощутимый запах лакового дерева и соломы, шелест дыхания спящего ребенка.
– Ты сам выбрал жену? – вдруг спросила Кэйко. В отличие от Мидори каждая фраза наложницы На-гасавы была окрашена живым, ярким чувством.
– Нет, – отвечал Акира. – Но, возможно, сейчас я выбрал бы ее.
– Почему? Какая она?
– Как раз такая, какой должна быть настоящая жена самурая.
– А я? – с откровенным любопытством спросила Кэйко.
– Ты не такая! – Акира невольно тряхнул головой. – Ты крадешь мое прошлое и губишь будущее!
Она рассмеялась:
– И даю возможность жить настоящим.
Акира не знал, что сказать. Он понимал, что правда на ее стороне, – правда, идущая от сердца; он чувствовал, что здесь, рядом с нею, в нем так же, как на войне, пробуждаются безрассудные, неуправляемые силы. Он ощутил какую-то странную сладостную тяжесть, когда Кэйко перестала раздувать угли, поднялась с колен и принялась раздеваться. Акира не мог понять, почему она кажется ему столь ошеломляюще красивой, ведь на самом деле Кэйко, наверное, была ничуть не лучше многих других женщин. Ослепленный, он был одновременно силен и бессилен, и Кэйко испуганно вздрогнула, посмотрев в его хмурое лицо, когда он внезапно рванулся к ней…
Кожа Кэйко была золотистой, словно опаленной неземным огнем, и, когда Акира коснулся ее, ему показалось, что она свежа и в то же время тепла, как летний дождь. Его руки помнили ощущение тяжести ее грудей, все изгибы и тайные впадины ее тела, и это было сладко и… невыносимо.
