Вейн почувствовал, как часто бывало, когда он был с Фелисией, как стирается тонкая грань между актерской игрой и реальной жизнью. Иногда он не знал, играет ли он любовную сцену с ней или действительно занимается с ней любовью. Ему было мучительно сознавать, что часто он не мог заметить разницу.
Его жизнь была игрой, а игра – его жизнью. В нем не было границы, отделяющей актера от человека.
– Конечно, Робби – великий актер и может с успехом сыграть кого угодно, – сказал однажды Гай Дарлинг, устав выслушивать похвалы своему более молодому собрату, – но одну роль он так и не научился играть – самого себя.
Ну сегодня он превзошел себя, играя эту роль, сказал себе Вейн. Он точно знал все свои реплики.
– Ты нужна мне; я люблю тебя, – произнес он уверенным низким голосом. – Я хочу, чтобы ты была дома, рядом со мной, всегда.
Фелисия тоже знала свои реплики.
– Я больше никогда не покину тебя, Робби, – сказала она. – Обещаю.
Они обнялись, повернувшись лицом к доктору Фогелю, будто ожидая аплодисментов.
Фелисия лежала, вытянувшись, в шезлонге возле бассейна, старательно скрываясь от солнца под полосатым пляжным зонтиком. Она никогда не загорала, как это любили делать местные жители: загар, купальные костюмы, пляжи, яхты и постоянное пребывание на солнце были не для нее. Когда на студии ей предложили позировать для обычных рекламных снимков в купальнике, она отказалась. Когда они стали настаивать, она позвонила Аарону Даймонду, который прервал свою еженедельную игру в гольф и прямо в спортивных брюках и кашемировом пуловере приехал на студию, чтобы сразиться с самим Лео Стоуном на его территории – в роскошном кабинете Стоуна с бело-золотым столом длиной в пятнадцать футов, знаменитым белым кожаным диваном и расставленными вдоль стены двадцатью «Оскарами», полученными студией за лучшие фильмы прошлых лет.
– Если тебе нужна полуголая красотка, пошли своего чертова фотографа в Нью-Йорк в стриптиз-бар! – возмущенно закричал Даймонд. – А здесь перед тобой актриса, понятно?!
Стоун, который никогда никому не уступал и который собственными руками вышвырнул из своего кабинета не одного крупного импресарио, сдался перед натиском тщедушного агента Фелисии, и ее сфотографировали в вечернем туалете.
Рэнди Брукс сидел рядом с шезлонгом с блокнотом и карандашом в руках, составляя список гостей на вечеринку, которая устраивалась в его честь. Невозможно не любить Рэнди, думала Фелисия. Иметь его при себе было все равно, что иметь cavaliere servante
