Несмотря на приближающиеся роды королевы Марии, Генрих выехал на место событий в Блуа, потом в Пуатье.
Генрих IV сделал все необходимое, чтобы предупредить гугенотское восстание и предотвратить вторжение неприятеля со стороны Пиренеев и со стороны Савойи.
Заговор был раскрыт, вероятно, не столько усилиями королевской разведки, сколько благодаря тому, что один из заговорщиков, Лаффен, счел за благо перейти на сторону Генриха IV. Лаффен учел нерешительный и ненадежный характер Бирона, его детскую веру в астрологию и черную магию; он знал, что этот не раз проявлявший мужество старый солдат часто терялся и совершал нелепые поступки, продиктованные глупостью, тщеславием и корыстолюбием. К тому же Лаффен отлично понимал, какова цена обещаний герцога Савойс-кого и особенно нового испанского короля Филиппа III. Поэтому-то служивший курьером для связи заговорщиков с Савойей Лаффен и решил тайно доносить королю о всех планах Бирона.
Нужны были доказательства, чтобы оправдать арест герцога, и Лаффен добыл их. Однажды вечером Бирон в присутствии Лаффена составил письмо с изложением целей заговора. Лаффен заявил, что это слишком опасный документ, чтобы хранить его в оригинале. Королевский шпион сам предложил скопировать письмо и потом его уничтожить. Бирон согласился. Лаффен быстро снял копию и бросил оригинал в пылающий камин. Конечно, Бирону при этом не удалось заметить, что роковое письмо попало не в огонь, а в щель между задней стенкой печки и каменной стеной. Во время этой же встречи Лаффен попросил Бирона написать ему приказ сжечь все бумаги маршала. Вскоре оба документа были в руках короля. Кроме того, имелись письма Бирона к Лаффе-ну. Этого было достаточно.
Однако его по-прежнему волновала судьба Бирона. Сначала он отправлял маршалу в Бургундию любезные письма с уверениями в дружбе, потом, 14 марта, послал предупреждение: до него дошли слухи о предательстве, и хотя он им не верит, однако посылает президента Жаннена и мсье д'Эскора для выяснения обстоятельств дела.
В июне 1602 году Генрих вызвал Бирона к себе в Фонтенбло, чтобы добиться от него полного признания и простить. Маршал приехал утром 15 июня.
После обеда король и Бирон прогуливались по дворцовому залу. Остановившись перед своей статуей в одеждах триумфатора, Генрих спросил: «Как вы думаете, кузен, что бы сказал испанский король, если бы увидел меня в таком виде?» – «Сир, он бы вас не испугался1» Поймав сердитый взгляд короля, Бирон уточнил: «Я подразумеваю статую, а не вас, сир!» – «Пусть так, господин маршал», – кивнул Генрих.
