Некоторое время спустя он осознал, что она внимательно, его разглядывает. Затем он услышал, что она встает и идет к нему. Он ощутил у себя на лбу ее маленькие сильные руки. Он сказал глухо:
— Бессмысленно. Я бесполезный неудачник. Вот и все.
— Каждый человек таков, каков он есть. Он слепо повернулся к ней.
— Бедный мой мальчик, — шептала она, — что с тобой случилось? Господи, неужели этому не будет конца?
А вокруг в комнате стояла тишина, и ночь за окном была глухой и безмолвной.
Она встала с подлокотника его кресла и взяла его за руку. У себя в комнате она тихо повернулась к нему и обняла его. Он хотел сказать что-то и не знал что, но она покачала головой. Не спуская с него глаз, она начала расстегивать пуговицы платья.
— Запри дверь, милый, — прошептала она, а ее пальцы продолжали свою работу.
Он сбросил одеяние герра Крейнера из Марибора и обнял ее, и даже в эту ночь отчаяния ему открылись странные верования любви.
На протяжении этих дней в нем болезненно и упорно совершалась непонятная перемена, которая была чем-то сродни безумию, и он ничего не мог с этим поделать. Вначале это ощущалось как навязчивая невнятная угроза, в которой он должен был вот-вот разобраться и изгнать ее из своих мыслей. Однако скоро стало ясно, что ему никак не удается уловить сути. Это не было чувство вины (во всяком случае, так он себя убеждал) — госпожа Надь не позволяла ему чувствовать себя виноватым, не было это и смущение — к собственному удивлению, он готов был возгласить о своем торжестве хоть с колокольни. И даже то, что на следующее утро за завтраком Том насмешливо — или дружески? — подмигнул ему, нисколько его не задело. Неудача с Андраши тяготела над ним непрерывно, и все-таки дело было не в ней.
С ним происходило что-то скверное. Что-то невыразимое и абсолютно несправедливое. Том тоже это заметил:
— Старый напильник совсем вас уел?
— Он иногда действует мне на нервы, вот и все. Но это было далеко не все. Его снедала тревога.
Иногда он словно утрачивал власть над собственным сознанием. Внезапные подозрения метались среди его мыслей, непредсказуемые, как летучие мыши. Он долго не мог заснуть, а когда засыпал, то видел сны, и в этих снах он стоял, замерев, над краем пропасти, или срывался с подоконника, или падал, точно камень. Эти приступы страха были чем-то нечестным по отношению к нему. Он пытался проследить их до конкретных источников. И не находил ничего. Сухие радиограммы показывали, что база очень озабочена благополучным исходом его миссии, и в то же время они довольно ясно давали понять, что окончательное решение он должен будет принять сам, на свою ответственность. Неужели спасение Андраши перестает их интересовать? Возможно ли, что они готовы совсем прекратить операцию? Он уже проникся сумасшедшей уверенностью, что дело идет именно к этому, когда база вдруг хладнокровно поставила его в известность о своем намерении создать специальный пункт для приема Андраши у подножья далеких гор. Организация поручена человеку по фамилии Шарп-Карсуэлл.
