Он говорил с отчаянием, и каждое слово отзывалось у него в ушах похоронным звоном.
Андраши широко открыл глаза и наморщил лоб. Его рот был полуоткрыт, словно он немного запыхался. Затем он медленно погрузился в глубины дедовского кресла.
— О, но ведь это решает вопрос, не так ли? Марта отправится к Пиште. И я с ней.
Внезапно он выбрался из кресла и выпрямился во весь свой рост — разгневанный великан, чье терпение истощилось.
— Будьте добры, молодой человек, сообщите им, своим начальникам, — рявкал он, заложив руки за спину и наклоняясь вперед, — что они предают… да-да, именно предают… священный долг.
Он вдруг замолчал и раза два прошелся по комнате.
— Вы скажете им, что мало… я это уже не раз повторял… что мало просто победить. А важно, важно то… — он отошел и еще повысил голос, чтобы его можно было услышать через расстояние в десять шагов, легшее между ним и креслами у окна, — важно то, как они победят. По-видимому, они этого еще не поняли. Но рано или поздно им придется понять.
Возможно, он был карикатурен и вызвал бы у Марко гнев и презрение. И все-таки над ним нельзя было просто посмеяться, как над обломком прошлого, — это был живой человек, фанатично верящий в свою правоту, и тенью, которую он отбрасывал, пренебречь было нельзя.
— Я все-таки считаю, что вам следует согласиться.
— Нет. Тысячу раз нет.
— Они вас не поймут, сэр. Они решат, что вы принадлежите другой стороне. От этого той Венгрии, о которой вы думаете, будет только хуже.
Андраши остановился позади своего кресла и оперся о его спинку.
— Скажите, — нетерпеливо бросил он, — что, по-вашему, есть общего между нами и… ну, и людьми вроде вашего друга, о котором мы столько говорила?
— Марко?
— Пусть Марко, если его так зовут.
— Но поймите же, — сказал Корнуэлл с глубокой тоской, слыша себя словно со стороны, — это чудесные люди. И разница между ними и нацистами такая же, как между человеком и диким зверем.
Андраши чуть-чуть улыбнулся.
— Повторите мне это потом… когда все это будет давно кончено.
— Уинстон Черчилль говорит, что мы должны поддерживать всех, кто сражается с фашистами. А они с ними сражаются.
— Даже великие люди могут ошибаться.
Он попытался еще раз:
— Если мы позволим политике встать у нас на пути, мы никуда не придем.
Но Андраши ответил, показывая, что разговор окончен:
— Дело идет не о политике, а о морали. По-моему, я уже подчеркивал это?
Он вспомнил слова Мити, которые слышал от Тома, и повторил их Андраши. Но Андраши ответил:
