— Один убит, один покончил с собой, — произнес Митя глухо. Лицо у него было как белый камень.
— Касим, конечно, понимал, что мы не сможем нести раненых… — начал Том и уставился на Митю, вдруг сообразив, что, собственно, он сказал.
Для Халифа и Касима они выкопали могилу. Плохонькую. Но эта неглубокая яма стала последним приютом для двоих. Они опустили их в могилу бок о бок, сложив им руки на груди. Сложить руки оказалось непросто, но они упрямо добивались своего, загибая, нажимая, переплетая тонкие смуглые пальцы, гладкие, почти безволосые, с красивыми миндалевидными ногтями. Почему-то казалось очень важным, чтобы руки Касима и Халифа остались соединенными здесь, в чужой стране, о которой, быть может, и не слышали в том краю, откуда они были родом. Они сыпали землю на маленькие скуластые лица и бритые головы, скрыли под ней худые тела и руки, навалили камней на их ноги в сапогах, которые были форменными сапогами гитлеровских солдат. Все это они проделали торопливо и смущенно, словно перед ними были не трупы, а тела живых людей. Кончив, они отошли от могилы с ощущением, что надо бы вернуться, и откопать их, и удостовериться, что они и правда мертвы, Касим и Халиф, под тонким слоем чужой земли на их смуглых лицах. Но вслух они ничего не сказали, и каждый спрятал эту мысль поглубже вместе с пристыженной радостью, что он-то жив.
Они вернулись к Марко, который все еще лежал без сознания под присмотром Боры. Андраши и его дочь разговаривали с пленными, то есть они разговаривали с офицером. Когда они подошли ближе, Андраши встал и поманил к себе Корнуэлла.
Том слышал, что Андраши говорил Корнуэллу. Он видел, как Корнуэлл слушал Андраши, опустив руки, — руки могильщика, оскверненные смертью.
Андраши говорил:
— Вы понимаете, что я должен был сказать вам первому?
— Что-что? — Корнуэлл как будто ничего не понял.
— Этот человек, этот офицер, — повторил Андраши устало, но настойчиво. — Вы поняли, кто он такой? Я же говорю вам: он кузен Найди. А значит, и мой родственник. Он говорит, что один раз видел вас в Дунантуле. Что вы были представлены друг другу. Он это твердо помнит.
Из-за бруствера камней офицер улыбался им. Выжидательно, почти иронически. А Андраши говорил:
— Да я и сам его знаю. Ну, разумеется, дурак — вступил в Скрещенные Стрелы, но неплохой мальчик.
Я всегда утверждал, что аристократам не следует вмешиваться в политику, но это гитлеровское безумие… эти дураки из Скрещенных Стрел… Этап, преходящий этап, и ничего больше. Нет, вы должны пойти и успокоить его. Он убежден, что вы его расстреляете.
