— Давайте их сюда, Витас, — распорядился Плешак, сунув паспорта во внутренний карман пиджака, и прибалт несколько ткнул писателя стволом автомата — какой же он марки? — снова подумал тот — в левое плечо.
— Поднимайся, дедушка, — ласково предложил он.
— Повинуюсь, внучонок, — лениво огрызнулся Станислав Семенович и стал выбираться в проход. — Идемте, Иосиф Виссарионович. Поучаствуйте в спектакле. При вашем времени таких фокусов не знали.
— Это уж точно, — согласился вождь поднимаясь из кресла.
— Следуйте за мной, — с некоторым почтением предложил ему плешивый и стал пятиться, перебирая правой рукой спинки кресел, как бы считая их, а левую он держал у открытой привязной кобуры, откуда многозначительно выглядывала рукоять Стечкина.
— Нам тоже задом наперед? — насмешливо проворчал Станислав Гагарин, скорее для того, чтобы иронией подбодрить самого себя, нежели задеть Плешака, который язвительного вопроса и не услышал вовсе.
Сочинитель не то чтобы трусил, но было ему весьма неуютно. Происходи такое на земле — еще куда ни шло, в океане же ему вообще привычно. Но когда подобные шутки-хохмы выделываются на высоте в десять тысяч метров, да еще выясняется, что захват самолета явно связан с их персонами, тут хочешь не хочешь, а иронизировать надо. А что еще остается делать?
Так они и добрались до буфета. Плешивый октябрист — теперь его Станислав Семенович так именовал, уж очень он напоминал того типа, председателя трибунала из писательской шайки, именуемой «Октябрь» — пятился задом, буравя Станислава Гагарина свиными глазками, следом продвигался Иосиф Виссарионович. Прибалт остался караулить гальюн с Ларисой и радистом.
Пассажиры давно проснулись. Молодцы, стреляя из автоматов, позаботились об этом. Люди старались уменьшиться в объеме, вжимались в кресла, не поднимали голов над спинками, чтобы посмотреть на происходящее вокруг. И только дети, которые не осознавали смертельной опасности, надвинувшейся на всех, пытались освободиться от судорожных захватов родительских рук, прижимавших беспокойных ребятишек к себе.
Когда подошли к приоткрытой двери буфета, главарь шагнул, не поворачиваясь спиной к писателю и вождю. При этом наступил на ногу одному из двух молодчиков, которые так и стояли у переборки, направив автоматы на пассажиров. Пострадавший скривился от боли и выругался на незнакомом языке.
— Это бакинец, — негромко сказал позади Сталин. — Я узнал по его акценту.
Плешивый жестом показал, чтобы они вошли в буфет, а сам остался в салоне. Едва переступив порог и сдвинувшись в сторону, чтобы дать возможность войти Сталину, писатель услышал, как
