«Вместе с тем, необходимо вернуться к личности Отца народов, хотя не счесть числа публикаций по этому поводу. Вернуться не для сенсационных разоблачений, а для того, чтобы показать Сталина и творцом системы, и последовательным учеником тех катехизисов, которые легли духовным фундаментом в самосознание не только Сталина, но и тех, кто был до него, рядом с ним и после него.
Догматизм и вера в собственную непогрешимость присущи диктатуре. Сама диктатура антидиалектична, а следовательно, безнравственна…»
— Эта мысль, мне глубоко симпатична, — сказал вождь. — Но дальше, дальше!
«Вот, скажем, глобальная, еще толком не рассмотренная историками тема «Сталин на войне». Если мы попытаемся раскрыть ее с нравственной точки зрения, то неизбежно столкнемся с положением, суть которого в том, что ни в одной из проигранных Гитлеру операций вины собственной Верховный никогда не ощущал. Он просто не задумывался над тем, что сам может являться причиной поражения Красной Армии.
Угрызений же совести Сталин и прежде не знал…»
— Тут вы, понимаешь, переборщили, молодой человек, — взволнованно произнес Сталин. — Такого просто не бывает! Ведь вы о человеке пишете, а не о монстре каком… Все, все у меня было! И угрызения совести, и бессонные ночи, сомнения, раскаяния, и мальчики, понимаешь, кровавые в глазах тоже…
— Вычеркнуть строчку? — спросил Станислав Гагарин и занес авторучку над тринадцатой страницей будущей книги. — Никто не заметит и не узнает…
— Ну уж нет! — воспротивился Сталин. — Пусть останется так, как вы написали, а читатель сам разберется и решит: могли быть у товарища Сталина угрызения, понимаешь, совести или нет.
«С детства воспитанный в традициях христианской морали, учась в духовной семинарии Тифлиса, молодой Джугашвили приобщился к марксистской теории. Не обольщавшийся по поводу собственного места, которое готовит ему судьба, Иосиф увидел в марксизме ниспосланную свыше возможность утвердиться в этом только нарождающемся в России, а тем более в Грузии, движении.
Но учение Маркса закомлексованный горец воспринял до крайности извращенно. Этому способствовала ранняя приверженность Иосифа к религии, и в историческом смысле ничего парадоксального в этом нет, скорее наоборот.
Уверовав однажды в сына плотника из Назарета, сын сапожника из Гори так же страстно воспринял учение Маркса, оставшись, к сожалению, по широте мышления, по уровню интеллекта на отметке местечковой, а по качеству — метафизичной.
