– Если бы я мог хоть чем-то тебе помочь!..
– Спасибо, Эдвард. Я буду помнить о том, что ты хотел мне помочь.
Склонившись над нею, Эдвард коснулся губами ее губ. Он хотел лишь утешить ее и вовсе не стремился к повторению утреннего бурного эпизода. Но от легкого, нежного прикосновения пламя страсти взметнулось вверх, и вскоре она уже подставляла ему губы, и старалась прижаться к нему теснее, и шептала его имя, а он с жадностью терзал ее рот – единственное, чем мог сейчас завладеть. Он желал ее так, как не желал прежде ни одну женщину. Будь у него хоть крупица надежды, он бы на коленях умолял ее стать его женой.
Джулия не понимала, что с ней. Только что она объясняла Эдварду, почему она должна выйти за лорда Питера, и тут же подставляет ему свои губы и позволяет обнимать ее так, что ощущает сквозь платье прямое свидетельство его желания, а ощутив, сама едва не теряет рассудок и после каждого поцелуя шепчет ему на ухо: «Эдвард, Эдвард, Эдвард…»
Но ведь он не может быть ее мужем, а иметь любовника ей не позволят ее собственные убеждения. Зачем же тогда все эти вольности, зачем она так бурно отвечает на его ласки?.. Внезапно его рука легла ей на грудь, и от остроты пронзившего ее желания она чуть не лишилась чувств. Да, пора было прекращать это безумство, которое все равно не могло ни к чему привести. Поймав его руку, она не дала ей двигаться дальше.
– Нельзя, Эдвард, – едва слышно выдохнула она и снова прильнула губами к его губам.
– Я знаю, – шепнул он, задыхаясь и покрывая ее жаркими поцелуями.
Джулии не хотелось отрываться от него, но мучить бесконечно его и себя она тоже не могла. Поэтому она наконец высвободилась и с улыбкой сказала, что ее волосы наверняка растрепались и что ей придется разыскать Габриелу, чтобы та помогла ей привести себя в порядок.
Он отпустил ее без единого возражения.
Вечером Блэкторн ужинал вместе с Джулией, сестрами и лордом Делабоулом. Виконт казался воплощением радушия и веселости – кроме тех минут, когда ему казалось, что на него никто не смотрит. Тогда на его лицо ложилась тень невыносимого страдания.
Он много пил, и когда после ужина его дочери перешли в гостиную, прикончил бутылку портвейна почти в одиночку, предложив гостю лишь один бокал. Заплетающимся языком он бормотал что-то довольно бессвязное про «доброе старое время», когда его «конюшни еще не пустовали». Несколько раз он заговаривал о жене, то словно забывая, что она умерла, то опять вспоминая о своем горе и обливаясь слезами. Говорил он один, при этом без конца перескакивая с предмета на предмет; Блэкторн за все время не проронил ни слова, лишь кивал да иногда улыбался.
