Приплывай ко мне в субботу,
Я найду тебе работу:
Буду юбки полоскать,
А ты на берег таскать.
Знать бы о подстерегающей нас чертовой дюжине, так и задержаться было бы не грех. А теперь жди у конечного причала новой припевки — их на всякого незадачливого заготовлено.
Ай, чук-чук-чук,
Наловили парни щук.
Наварили — хмурятся:
Оказалось — курица.
Что ж, одно, по меньшей мере, есть утешение: мы прошли путь до конца, терпеливо одолев все изгибы самой извилистой на земле речки. Не каждый, наверное, выдержит каверзной дороги, которая и дважды и трижды в день возвращает тебя к месту, покинутому на заре. Мы выдержали.
…А к утру ночь стала еще чернее, в ней что-то происходило такое, чего не случалось во все двенадцать минувших. Воздух словно уплотнился, он жил, шевелился и разговаривал… Да это же крылья! Сотни крыльев шелестели над верхушками деревьев — шли на юг утиные стаи, стало слышно, как падают на речной плес тяжелые птицы… Я ущипнул себя за нос — все оставалось по-прежнему: и тугой шелест пролетающих косяков, и плеск в черном заливе. Вот она, северная утка! Где-нибудь за шестидесятой параллелью пали снега, покрылись ледовой корой озера и реки, и началось великое переселение крылатого царства в теплые страны. Лови, охотник, момент удачи — он короток.
Теперь бы луну поярче, но и весной и осенью пролетная птица чаще идет в безлунные ночи. Ждать, терпеливо ждать рассвета, заставить себя уснуть, чтоб ненароком не подшуметь отдыхающих птиц, и тогда, возможно, одна-другая стайка задержится на дневку в ближних камышах.
Удивительно, но именно тревожащий душу посвист и шорох утиных крыльев навеяли успокоение — глаза начали сладко слипаться.
…То ли сам я в забытьи бросил в костер новую горсть сучьев, то ли под горкой углей вызрело пламя, но вдруг выросли передо мной длинные огненные человечки, начав замысловатый дикарский танец. Потянуло низинным холодом из лесных глубин, согнулись мучительно, едва не разрываясь в поклоне, огненные люди, лес вздохнул, придвинулся ближе, темный и душный, словно сырая шуба. Вмиг сгрудились испуганно красные человечки в костре, сплелись в одного, большого. Он выпрямился, потускнел, оброс бородой дыма, шепеляво прошелестел: «Да получит дающий! А что дал ты, охотник, лесам и водам взамен взятого у них? Убитым тобою зверям и птицам нет дела до твоих рефлексий, а за одного подстреленного волка природа расплатилась с тобой сполна. Может быть, хватит трофеев?.. Как говорил раньше, и о душе подумать пора…»
