Они все были для него опытными образцами, объектами, на которых он изучал природу и сущность греха — если и был в этой паутине паук, то это отец Жозеф. Но, паук бесстрастный, паук, единственной выгодой которого, было знание.
Он наблюдал, описывал и с холодной рассудительностью препарировал грехи не только чужие, но и собственные. Исполняя требуемое, постольку, поскольку его это не обременяло и не отвлекало от труда его.
«Saligia», иначе: superbia (годыня) — avaritia (алчность) — luxuria (похоть) — ira (гнев) — gula (чревоугодие) — invidia (зависть) — acedia (печаль). Во истину, годыня — первый из них, ибо он побуждает все остальные. Гордыней движим был первый, усомнившийся в величии Господа, и она же руководила последним из недостойнейших созданий его… И разве сам он был иным, желая обладать чем-то, недоступным до селе никому другому, лишь от него исходящим. И во истину в том человек подобен Сатане, но разве не подобен он в том самому Богу, ибо все создания Его, человек же — его подобие… Что же тогда Господь, если и Сатана — от Него…
Он был исследователем, препаратором, — и что значит еще одна особь? Отец Жозеф равнодушно миновал Уриэля меж двумя охранниками, подготавливая столь долгожданную службу (естественно, она должна была начаться много раньше полуночи, ведь обряд тоже занимает порядочное время).
От свечей было жарко, от ладана — душно. Риза священника сияла белым, только по краю шли черные шишки. Отец Жозеф наполнял потиры вином, и выставил дискос с гостией, пока в часовню, косясь на вычерченный знак, обозначенный именами демонов и символами планет, входили избранные: несколько доверенных вассалов, гайдуки, ближние женщины графини. Черные балахоны — помилуйте! Какая безвкусица!
Достаточно просто плащей.
Последней появилась сама Элеонора об руку с Рубином.
— Я буду спускаться до алтарей в Аду… — раздался ее возбужденный голос, отмечающий начало службы.
— Отец наш, сущий на небесах
Да святится имя твое на небесах,
Как это есть на земле
Дай нам этот день нашего экстаза
И предай нас Злу и Искушению
Ибо мы — твое королевство,
— хором затянула паства.
Латынь гулко раздавалась под сводами:
— Veni, omnipotens…
— Словам Князя Тьмы, я воздаю хвалу! Мой Князь, несущий просвещение Я приветствую тебя, кто заставляет нас бороться и искать запретное, — на следующих словах в голосе графини уже пропало всякое волнение, и он стал торжествующим.
Сама она все больше впадала в состояние экзальтации, — Блаженны сильные, ибо они унаследуют землю. Блаженны гордые, ибо они поразят богов! Позволим скромным и кротким умереть в их горе!
