Полуволк ставит лапы на стену, оставляя глубокие борозды на камне, покрашенном под дерево, и носом смахивает кол на паркет. В комнате быстро темнеет. Он смотрит на мертвый кусок дерева, который когда-то сделал сам, готовил сам, любовно полировал сам, когда уже не было надежды, и все меньше оставалось времени даже в безлунную ночь, даже в сумерки, — а потом уже и днем; а был только страх, животный и безоговорочный, который все чаще сменялся холодной ЛУННОЙ яростью…
Полуволк силится вспомнить что-то, и ему это почти удается… и ввергает в настоящее исступление, так что он перекусывает свою смерть напополам и мочится на нее, нервно подняв заднюю лапу.
Молча бросается вон, уже не видя луны, которая только что взошла, полуслепой от диковинных гормонов, к которым привык так давно.
МАРТОВСКИЕ ДЖАГГЕРНАТИКИ
Весна, и головная боль, и март, наглый и невинный… Ласковое солнце балует его.
Оборотень в забытьи, странной тоске, пережидает головную боль и день, забившись в свои мысли. Что-то в нем неудержимо хочет выть, плакать и смеяться. Весна, хвостом ее по голове…
Долгожданная, пришедшая в одно касание, полутемень скрадывает нестерпимый свет и приносит с собой прохладу… Горы торопливо вписаны в черту горизонта серыми, зелеными и коричневыми мазками; и, только успокоившись, невидимая рука наносит закатные краски. Тени в лесу укорачиваются и синеют, как сумеречное небо. Зажигаются звезды, еще не зная, что скоро серебрянная монета неведомого бога потушит их.
Вперед!
Запахи, и знакомая ярость, запахи леса и бег, бесшумный и полубезумный… Там! невдалеке! за деревьями, в кустах, где начинается лунная поляна — тела двоих, любовная возня и приглушенный смех…
Долгое мгновение полуволк смотрит желтыми глазами туда, где трахаются и говорят друг другу нежные слова, плачaт, стонут и тихо смеются мужчина и женщина. Глаза его — тусклый янтарь, и ничего больше. Ощеривается и идет напролом, вперед, уже неторопливым шагом, чтобы его успели заметить перед смертью… Кровь без вкуса страха — пуста.
…Лежит на траве, под шелестящим призраком громадного дерева, прислушиваясь с любопытством к звукам и запахам, и шорохам, с поднятыми торчком от возбуждения ушами; сладкий зуд охоты стихает медленно, как угасающая мелодия колокольчика. Ветер тихонько поет заупокойную по ком-то в сверчковой тишине…
Шум ломающихся кустов, всхрапывание и вздохи, запах пота и большое животное, силуэт коня, залитый голубым светом; он приближается, не замечая оборотня, не замечая вообще ничего, кроме травы и надоедливых слепней, хлеща себя по бокам хвостом, мотая головой, как бы отгоняя мысли…
