Я все еще не мог прийти в себя.
— Ну, давай, да.
— А что? — спросила Лиза.
— Кто победит на выборах?
— На каких? — не поняла Лиза.
— Ну, на президентских, следующих, у нас.
Свинья дернулась, вылез клочок бумаги.
"Черномырдин".
"По повелению использованию подлежит — свинья-оракул".
В ту ночь мы не спали как раз до шести утра. На термометре, конечно, было — 18?С …
Лиза тогда работала в крупной риэлтерской фирме, кажется, менеджером. У меня было свое небольшое дело. В принципе, мы жили в достатке.
Я поутру на работу не пошел, а Лиза с котировками акций всех активных эмитентов на ближайший месяц умчалась в неизвестность. Через два дня я продал свое дело — в общем, за бесценок; через месяц мы были миллионерами, и по Лизиным подсчетам (тут она свинье не доверилась) через 8 месяцев у нас должен был быть миллиард. Она дневала и ночевала на бирже — где-то на теле у нее были спрятаны распечатки от свиньи.
На этом история могла бы закончиться.
Потому что с этого начинается безумие.
Я услышал, как свинья ходит по дому, дня через три после прогноза погоды. Проснувшись от звука цоканья пластмассы по дереву, я замер и почти тут же толкнул Лизу в бок.
— Ты слышишь?
— Что?
— Ходит кто-то …
— Кто — свинья, — сонно ответила она.
— Как свинья? — испугался я.
— Она и вчера ходила, я тебе не сказала. Если она любой прогноз может выдать, знаешь, сколько там электроники. Так почему бы ей не ходить? — И Лиза повернулась на другой бок.
Звуки доносились из дальнего угла комнаты. Если прислушаться, можно было различить, как скрипят лапы в пластмассовых суставах. Я включил ночник. Свинья бродила под письменным столом. Ее безжизненные глаза были печальны. Мне все еще было страшно, но вдруг стало ее немного жаль. Тогда я побоялся взять ее в руки и лишь при свете дня, когда свинья была недвижима (спала?), решился еще раз рассмотреть ее. Я готов поклясться, что у нее внутри ничего не было. Пластмасса не была прозрачной, но достаточно легко сдавливалась. Весила свинья всего ничего.
Она знала все. Она никогда не ошибалась. Для нее не было загадок. Она было бесконечно одинока и несчастна.
Что толку от мира, который неинтересен даже пластмассовой свинье, в котором для такого маленького, такого неприхотливого создания нет ни загадок, ни радостей. Что за радость нам жить в мире, про который все доподлинно известно? И что за резон стремиться к чему-то более высокому и дальнему, если это не прибавит нам счастья, не даст ничего, вообще ничего; и чем я, мятущийся по свету, отличаюсь от этого оракула, как по тюремному двору совершающего ночную неуклюжую прогулку под письменным столом?
