Любопытно также и то, что каждое поколение «открывает» веские причины, в силу которых вечные вопросы обретают наконец «беспрецедентно злободневный» смысл, хотя на поверку любые доводы в пользу идеи о «категорической отличительности» любой эпохи отличаются друг от друга не больше, чем книга Ауффенберга, которую поэт Гейне не читал, отличалась от книги Арленкура, которуюон тоже не читал из предположения, что они напоминают друг друга.
После голословного оглашения всего вышеоглашённого я — даже в самоотверженном акте самоиронии и в интересах приближенённого расммотрения «истины» — не готов присоедниться к тем, кто считают, будто к нынешнему дню прошлое действительно уже переполнилось и достигло такой критической массы, когда главные вопросы впервые в истории обрели наконец адекватный смысл.
Поэтому, наверное, Уильям Блейк и настаивал, что историю человека следует освободить от интерпретаций его деяний. История — это только сами деяния. Всё остальное — ложь. Массовый психоз. Освобождение от которого приводит к пониманию, что ничто на свете пока не изменилось.
Изменился стиль бытия, — не содержание. Чему, кстати, изменению стиля, почти всякое прохождение времени как раз и содействует. Особенно содействует этому приход юбилейного времени, когда за глупость Бог не только не судит, но и велит торжественно задавать Ему праздные — неразрешимые — вопросы. Например: Как изменить настоящее так, чтобы оно стало не прошлым, а будущим? Этот вопрос равнозначен главному из праздных вопросов: Как сделать так, чтобы бесцельное обрело цель?
Добиться этого можно, конечно, только двумя средствами: либо глупостью, либо — если в ней отказано — самообманом. Правда, формы самообмана тоже, в конечном счёте, обусловлены той или иной степенью необладания глупостью. Тем более, что в её безграничности глупость сравнима только со вселенной. Хотя Эйнштейн и подчёркивал в этой связи, что спор о размере вселенной заканчивать нетактично.
*****
Испокон веков наибольшее удовольствие, сильнейший эффект в человеческом суетном «выламывании» из до жестокости неподкупно-неподступно-равнодушной природы приносят две «умные» формы самообмана — Вера и Игра.
Словом «вера», однако, можно смело открывать список самых ругательных слов. Ни с одним из них не связано столько реального зла, сколько с «верой». Для истины вера опаснее даже лжи.
Верят, пардон, в небеса или, ещё раз пардон, в землю. В Бога (религия) или даже в самого человека (наука). Играют тоже по-разному. Реальными фишками или воображёнными. Самые популярные формы игры — общественное и художественное творчество.
