Предъявите билет. Что я мог сказать в ответ?
Вот билет на балет. На трамвай билета нет.
Кате, несмотря на хмель, стало стыдно за своего земляка, и она попыталась перевести разговор на главную тему. Сказала Анне, что, хотя грузинский армянин — подлец, её лично он пока не убедил в непорядочности шотландца Гибсона. И что, может быть, Заза врёт. И что всем нам вместе надо ещё раз позвонить тому в Лондон.
Тем не менее, закончив про балет, Корнелюк перешёл к опере:
Заказал я билеты в оперу, а меня снова тянут к оперу.
Прощайте билеты, остыньте, пора, здравствуйте нары, клопы и мусора.
Я попробовал всё, и дерьмо и десерт, два раза подвергался экстазу,
А однажды бухой посетил рок-концерт, только в опере не был ни разу…
Гуров с Анной молчали. И перебрасывались взглядами. Катя переживала из-за всего: за Анну, за Анну с Гуровым, за Корнелюка. Потом вдруг встрепенулась, резко пригласила к нашему столу музыкантов, резко же разлила им водки и потребовала выпить за именинницу.
Оба парня, и чемодан и гуру, сказали, что где-то уже видели Анну, а девушка добавила, что Анна тоже ей нравится, хотя она нигде её не видела. Ещё сказала, что у Анны добрые глаза. Как у её подруги, тоже певицы, которая утопилась и о которой она написала песню.
Чемодан закивал: клёвая песня. И правильно: такие же клёвые глаза. Потом девушка сказала, что её зовут Оля и она сейчас споёт эту песню. И потянулась назад за гитарой. Все умолкли, а гарсон догадался отключить спикеры.
Жужжали только два огромных решётчатых вентилятора на подставках. Стояли у залитой светом стены как часовые — лицом друг к другу — по обе стороны мозаичного панно с картой России. А карта была выгравирована на берёзовом дереве.
Оля запела сразу, не настраивая инструмента:
Она умерла оттого, что хотела
Любви без меры и без предела,
Она упала оттого, что летела,
И тело ее — уже не тело,
Она замолчала оттого, что не пела,
А говорить она не умела,
Вся в белом, белее снега и мела,
Она шагнула вперед так смело
Она сделала шаг.
Ребята подпели последнюю строчку четыре раза, и Оля продолжила непохожим на неё, хриплым, голосом:
Душа, как трава, развевалась ветрами,
И волосы волнами бились о сети,
Она раздевалась, не ведая грани
Меж человеком нагим и одетым,
Она играла, не зная правил,
Она падала вверх и разбилась о небо,
Она не искала волшебного края,
Она была там, где никто больше не был
Она сделала шаг, она сделала шаг, она сделала шаг, она сделала шаг…
Теперь уже ребята не стали подпевать, потому что грустно было и им.
