За другим столом, тоже длинным, сидели русские музыканты — двое небритых парней и костлявая, а возможно, стройная, девица с приглаженными волосами. Все — в чёрных кожаных куртках. Один из парней выглядел просто, как чемодан, а второй старался походить на индийского гуру.
Сильнее них на пустых креслах за тем же столом скучали инструменты. Девица переговаривалась с самой краснолицей американкой, причёска которой, седая, смотрелась, наоборот, как взбитые сливки.
Гуров тоже старался не смотреть на Анну. Не мешая ей, вполголоса, я спросил его знает ли он английский. Оказалось — и арабский, ибо до перестройки учился на востоковеда. И прислушивается теперь к круглому столику за моей спиной. За которым, мол, — не оборачивайся! — сидит араб с тремя арабками. Видимо, жёны.
— Да? — спросил я, думая об Анне. — А почему три?
Вполголоса же Гуров ответил, что они, вероятно, из такой страны, где двоеженство уже запрещено. Гуров тоже, видимо, думал об Анне.
Она вдруг скрипнула стулом, поднялась и зацокала каблуками к выходу.
Американцы умолкли и выкатили глаза на её удалявшуюся стать. Самый красный из них объявил, что видит Ким Бейсингер. Но не теперешнюю, а юную.
Гарсон дал Анне понять, что туалет есть и на территории самого ресторана.
Как нельзя кстати ожили репродукторы — и в зал хлынула песня про тонкую рябину. Гуров рукой велел гарсону убавить громкость и вместе со мной — с отсутствующим же видом — стал, качаясь, беззвучно подпевать:
А через дорогу, за рекой широкой
Так же одиноко дуб стоит высокий.
Как бы мне, рябине, к дубу перебраться,
Я б тогда не стала гнуться и ломаться…
За спиной Гурова всплыла стройная женская фигура в джинсах и опустила руки на его плечи. Он выдвинул стул и представил мне Катю. Ей было столько же лет, сколько Гурову, за тридцать пять, и у неё была чёрная чёлка над умными глазами. Она сама налила себе вино, отхлебнула и присоединилась к нам:
Но нельзя рябине к дубу перебраться,
Знать судьба такая — век одной качаться.
— А бокал чей? — спросила Катя как только рябина докачалась.
— Анютин, — ответил Гуров. — А фамилия Хмельницкая… — и долил в её бокал. — У неё день рождения.
Гарсон спросил нести ли ещё бутылку.
— И меню! — кивнул Гуров.
— На Хмельницкого вы не похожи, — улыбнулась мне Катя и снова осмотрела меня. Снова непридирчиво.
— Не похож? — спросил я и взглянул на Гурова, но тот решил не скрывать:
— А они так. Никакого отношения. Ей всего двадцать три.
Катя насторожилась:
