– Боже, Линдси, я так люблю тебя, так люблю! – Он взял из ее рук куртку и подал ей. – Вот, оденься, а то простудишься. А теперь мне нужно заехать к себе на квартиру, позвонить агенту, маме… всему миру, черт возьми!
Линдси накинула куртку и прижала к груди сумку. Дэн трещал, как заведенный, и, притиснув ее к себе своей лапищей, повел по тротуару.
Линдси через плечо оглянулась на театр и насупилась. Ее била дрожь, и температура окружающей среды не имела к этому никакого отношения.
Квартира Дэна располагалась на четвертом этаже старого многоквартирного дома.
Линдси имела представление о таких домах лишь благодаря тому, что видела что-то подобное в одном из фильмов Джейка.
Линдси трудно было поверить в реальность существования такого рода трущоб, в то, что люди могут жить в подобных условиях. Когда они зашли в холл на первом этаже, в нос шибанул запах чеснока и пота.
– Следуй за мной, – сказал Дэн весело. – И ничего не бойся. Ползучие твари знают поступь индейца и разбегаются, сломя голову, едва заслышав, как я поднимаюсь по ступенькам.
– Ползучие твари? – спросила Линдси, с тревогой глядя на пол.
– Тараканы, крысы, все, кто угодно. Едят они немного, но я бы и с них стребовал квартирную плату, чем они в конце концов лучше нас? Тебе, вероятно, тоже приходится иметь с ними дело. Свободные фотографы в начале своей карьеры тоже ведь не живут в дорогих кварталах, я правильно понимаю?
– О, да, разумеется. Иди вперед, я за тобой, – сказала она, натужно улыбаясь.
Дэн зашагал вверх по лестницам.
– О, Боже, Линдси Уайт, я готов вознестись на крыльях. Просто не верится. Когда они сказали, что роль – моя, я едва не умер на месте. Я…
Линдси никак не могла сосредоточиться и вникнуть в смысл непрекращавшейся болтовни Дэна. Она осторожно поднималась по лестнице, гнилые доски скрипели и стонали, а она еще сильнее прижимала сумку к груди, не желая дотрагиваться до грязных перил. Чем выше они поднимались, тем более спертым становился воздух, а букет запахов – просто невообразимым. Людей на этажах почти не было, но стены испещрены надписями на самых различных языках. Попадались неприличные надписи: одни относились к конкретным людям, другие – ко всему человечеству. Имена возлюбленных с сердечками и стрелами Амура встречались на каждом шагу, так же как и названия местных уличных банд (по крайней мере, так определила Линдси). Кричал младенец, на него орал мужчина, требуя, чтобы он замолчал, пронзительно визжала женщина. Это было ужасно, как в кошмарном сне, и Линдси приходилось бороться, чтобы удержать себя от желания стремглав побежать вниз по ступенькам, на улицу. Год путешествия не подготовил ее к возможности столкновения с таким ужасом. Люди действительно жили здесь, день за днем, год за годом, занимались любовью, спали, просыпались, встречали новый день, и все начиналось снова. И то, что Дэн О'Брайен – часть этого сумасшествия, было выше ее понимания.
