Запоздалые шаги не утешают одинокого пришельца. Так четко шагает только тот, кто уверен, что дома его ждет царство уюта. Джентльмены из Коммерческого клуба не любили смешиваться с толпой. Они возвращались домой последними, по опустевшим уже улицам. Но они не могли противиться искушению и с невинным видом, как по команде, свернули к фабрике столь оплакиваемого всеми покойного Понсэ. Низкий котелок юного Потобержа соседствовал с высоким широкополым цилиндром, прикрывавшим мощный череп господина Лепленье.
Когда они добрались до фабрики, Булинье тихо свистнул. Газовый фонарь тускло мигал, фантастические тени решетки падали на фасад, где светились проемы окон.
Но смотреть здесь, в сущности, было не на что. Зрелище открывалось дальше. Домик, «пригодный для бездетного привратника», выходил окнами на улицу, и окна не были занавешены.
Сидя на узлах, а то и прямо на полу, семейство Зимлеров совещалось, вслушиваясь в жалобный вой ветра. Две свечи, воткнутые в горлышки бутылок, озаряли комнату желтым трепетным светом.
Двое эльзасцев стояли – тощий великан с пегим, как шашечница, лицом и невысокий толстяк в золотых очках. Остальные сидели на вещах. Женщина в несвежей соломенной шляпке с лентами, сбившейся набок и открывавшей блеклые русые косы, держала на руках спящую девочку: видны были только ребячьи коленки, почерневшие от ерзанья по вагонным скамейкам, и толстенькие икры, запачканные грязью. Мальчик, испуганно прижавшись к матери, смотрел на дядю и дедушку и на их тени, пляшущие у самых его ног. Пожилая женщина, вся в черном, склонив тонкий и властный профиль над веревочной сумкой, доставала оттуда куски пирога, завернутые в газету, и кровяную колбасу. Еще двое мужчин, до странности непохожие друг на друга, сидели в дальнем углу: один, устроившись на высоком коричневом чемодане с вздувшейся крышкой, машинально покачивал ногой, не достававшей до полу. Он нервически дергал руками, и на выцветшие обои падала нелепая его тень; другой – старик – грузно сидел на корзине, обшитой черной клеенкой.
По-видимому, говорил тот, что сидел на высоком чемодане. Большим пальцем он указывал себе за плечо на нечто, находившееся где-то за пределами этого здания, даже за пределами этой ночи.
Старуха выпрямилась и стала раздавать еду. Молодая белокурая женщина покорно взяла бутерброд, но тут же отдала его сыну. Старик, сидевший на корзине, даже не оглянулся; оратор, взгромоздившийся на чемодан, растерянно отмахнулся от предложенного ему куска, а те,
