Конец его фразы был заглушен еле слышным ропотом голосов, неуверенно и не без горечи твердивших: «Правда, правда…»
– Что я слышу? – воскликнул де Шаллери. – Неужели это говорите вы, господин Лепленье, вы, чей родной сын едва не погиб, стараясь остановить панику в своем батальоне? Нам не количества недостает, а качества! А какое качество, какое французское качество представляют эти Зимлеры? Повторяю, мне очень жаль, господин Лепленье, что вы не присутствовали вместе со мной при их прибытии…
– Продолжайте ваш рассказ, господин де Шаллери; послушать такого пылкого оратора – истинное удовольствие, – раздался чей-то насмешливый возглас.
– Милостивый государь, – вскричал де Шаллери, не то польщенный, не то обиженный, – тут дело не в пылкости, а в здравом смысле и законном негодовании. В конце концов пусть живут! Я этого права ни за кем не отрицаю. Но только не в качестве наших коллег и полноправных членов нашего общества. Нет уж, увольте!
При этих словах господин де Шаллери хихикнул, словно отбрасывая этим сухим и тягучим смешком всю клику Зимлеров на сотню лье от своих моральных и физических критериев. Затем он продолжал не без игривости:
– Вообразите только госпожу де Рогландр, госпожу Помье, госпожу Морендэ, госпожу Пьеротэн, госпожу де Шаллери, принимающих у себя госпожу… как бишь ее… да, Зимлер, и отдающих ей визит в ее конуре. Нет, милый друг, вряд ли вы пошлете к Зимлерам мадемуазель Лепленье. Я погорячился, верно, но есть от чего. Кто видел, как видел я, эти бесформенные тюки в грязных старых шалях, свисающих на мокрые саржевые юбки, эти шлепанцы, эти липкие от грязи саквояжи – словом, все эти признаки гнусной алчности, тот не усомнился бы, что для такого сорта людей Вандевр только временный привал в пути. Они просто ярмарочные торговцы, милостивые государи, и ничего больше. И очень жаль, заявляю во всеуслышанье, что они нашли способ завладеть фабрикой покойного Понсэ. Но наш долг ясен. Пусть живут сами по себе, и мы будем жить тоже сами по себе. Когда же они уберутся отсюда, – что, надо полагать, случится в самом непродолжительном времени, – мы перекрестимся и снова спокойно займемся нашими делами. А пока будем рассматривать их как инородное тело, проникшее в наш город, как пулю, засевшую в нашей ране.
Из презренья или лености господин Лепленье хранил молчание. По гостиным клуба прошел легкий шепот. Он начался у камина и достиг даже прихожей. Господин де Шаллери с удовольствием заметил, что слушатели его, расходясь, продолжают переговариваться вполголоса, – значит, не зря он произносил речь. Заключительная ее часть заронила зерно в душу каждого, но – увы! – не то, на какое рассчитывал оратор: полнейшее равнодушие в отношении Зимлеров. Зато все испытывали страх перед неизвестностью, перед неустройством, дождем и туманными осенними сумерками.
