Через стекло кабины я взглянул на Анну: отвернувшись, она облокотилась о подоконник, и я удивленно глядел на ее черное платье, плечи, бедра, которые показались мне незнакомыми.
— Да, она здесь. Позавчера родила.
— Можно с ней поговорить?
— В палатах нет телефона, но я могу ей передать что надо.
— Скажите ей…
Судорожно ища слова, я услышал потрескивание в трубке.
— Алло! Алло! Не разъединяйте, мадемуазель!
— Говорите же! Быстрее!
— Передайте ей, что ее муж в Ла-Рошели, что все хорошо, что он приедет в Брессюир, как только сможет. Я еще не знаю, найду ли, на чем доехать, но…
Связь прервалась, и я не уверен, что в Брессюире слышали конец фразы. Мне и в голову не пришло поинтересоваться, кто родился — дочь или сын, все ли прошло удачно.
Я подошел к окошечку и расплатился. Потом автоматически произнес слово, которое так часто говорил в последние недели:
— Пошли.
Это было ни к чему: Анна и так всегда ходила за мною следом.
На улице она спросила:
— Как ты рассчитываешь туда добраться?
— Не знаю.
— По-видимому, поезда еще долго не будут ходить.
Вопросов я себе не задавал. Если было бы нужно, я отправился бы в Брессюир пешком. Раз я знаю, где Жанна, я должен быть вместе с ней. Речь шла вовсе не о долге. Это было настолько естественно, что я не колебался ни секунды.
Видимо, я выглядел очень спокойным, потому что Анна смотрела на меня с некоторым удивлением. На набережной я зашел в магазин, где когда-то купил плитку на сухом спирте. Там продавались мешки из толстой морской парусины; мне такой как раз был нужен вместо чемодана: тот был слишком тяжел, чтобы таскать его по дорогам.
Среди прохожих все еще не было видно немецких солдат. Одна группа, расположившаяся вокруг походной кухни на окраине города, на бывших крепостных валах, ушла чуть свет.
В последний раз я вошел в лагерь, в наш зеленоватый цирковой шатер, и стал перекладывать содержимое чемодана в мешок. Увидев плитку, я протянул ее Анне.
— Оставляю ее тебе. Мне она не понадобится, да и места нет.
Она без возражений взяла плитку и положила в свой чемоданчик. Меня заботило, где и как мы будем прощаться.
Одни женщины еще спали, другие, занимавшиеся детьми, смотрели на нас с любопытством.
— Я тебе помогу.
Анна забросила мешок мне на плечо, я наклонился за чемоданом. Со своим чемоданчиком в руке она двинулась вслед за мной. Снаружи между бараками я неловко начал:
— На всю жизнь я…
У нее на лице появилась улыбка, и я опешил.
— Я с тобой.
— В Брессюир? — встревожился я.
