Неужели в одно прекрасное утро нам, как после Мюнхена, объявят, что все улажено, жизнь возвращается в нормальную колею, а вся эта страшная паника была всего лишь ошибкой?
Не означало ли бы такое развитие событий, что в моей судьбе произошел какой-то сбой?
Становилось жарче, солнце проникло уже во двор и добралось до куклы. Дверь нашей спальни отворилась, и жена позвала меня:
— Марсель!
Я встал, вышел из мастерской и задрал голову. Как и при первой беременности, лицо у жены переменилось, расплылось. Оно показалось мне трогательным, но каким-то чужим.
— Что произошло?
— Ты слышала?
— Да. Это правда? Они наступают?
— Вторглись в Голландию.
Из-за спины жены раздался голос дочки:
— Мамочка, что?
— Ложись. Еще рано.
— А что папа сказал?
— Ничего. Спи.
Жена почти сейчас же спустилась; живот мешал ей, и она широко расставляла ноги.
— Думаешь, их не остановят?
— Не знаю.
— А что сообщает правительство?
— Пока молчит.
— А что ты собираешься делать?
— Еще не думал. Попробую поймать какие-нибудь известия.
Известия передавала Бельгия — взволнованным, драматическим голосом. Этот голос объявил, что в час ночи немецкие самолеты совершили налет и бомбардировали многие пункты.
Танки прорвались в Арденны, и бельгийское правительство обратилось к Франции с призывом прийти на помощь.
Голландцы открыли плотины, затопили большую часть страны, и это вроде бы вынудило агрессора остановиться перед каналом Альберта.
Жена все это время готовила завтрак, накрывала на стол, и я слышал, как звякает посуда.
— Какие новости?
— Танки перешли бельгийскую границу почти на всем ее протяжении.
— И что же теперь?
Мои воспоминания об отдельных периодах этого дня настолько точны, что я мог бы описать их буквально по минутам, зато из других мне помнятся только солнце, весенние ароматы да синева неба, такая же, как в день моего первого причастия.
Улица проснулась. В домах, почти ничем не отличающихся от нашего, началась жизнь. Жена открыла дверь, вышла взять хлеб и молоко, и я слышал, как она разговаривает с нашей соседкой справа, г-жой Пьебеф, женой учителя. У них прелестная дочурка, румяная, кудрявая, с большими голубыми глазами и длинными кукольными ресницами; они всегда одевают ее как на праздник, а в прошлом году купили недорогой автомобиль и теперь по воскресеньям ездят на нем на прогулки.
Не знаю, о чем они беседовали. По отголоскам, доносившимся до меня, я понял, что они не одни на улице: из всех домов вышли люди и переговаривались, стоя на пороге. Жанна вернулась бледная и угнетенная еще больше, чем обычно.
