— Ладно! Болеть я не собираюсь.
Подойдя к открытой двери, она поставила на пол картонную коробку, присела над нею и сходила по нужде, все время что-то ворча сквозь зубы.
Это явилось своего рода сигналом. Приличия отошли в сторону, во всяком случае, те, что соблюдались еще накануне. Сегодня никто уже не протестовал, когда сонный барышник положил голову на солидный живот Жюли.
— У вас не найдется сигареты? — спросила Анна.
— Я не курю.
Курить мне запретили в санатории, а потом и желания такого никогда не возникало. Мой сосед протянул ей сигарету. Спичек у меня тоже не было; из-за соломы на полу курение Анны беспокоило меня, хотя среди тех, кто не спал, иные тоже курили. Быть может, с моей стороны это было нечто вроде ревности, какая-то необъяснимая досада.
Мы долго стояли в предместьях Реймса, глядя на дома вокруг; на вокзале нам объявили, что наш поезд отправится через полчаса.
Все устремились в буфет, туалеты и справочное бюро, но там никто понятия не имел о женщинах, детях и больных из поезда, который прибыл из Фюме.
В обоих направлениях непрерывно шли эшелоны с войсками, снаряжением, беженцами, и мне было непонятно, почему не происходит аварий.
— Может быть, ваша жена оставила вам записку? — предположила Анна.
— Где?
— Почему бы не спросить у этих дам? Она указала на медсестердевушек, встречавших беженцев.
— Как, говорите, ее зовут?
Старшая достала из кармана блокнот, где было записано множество имен — разными почерками, некоторые неумело.
— Ферон? Нет. Она бельгийка?
— Она из Фюме, с нею четырехлетняя девочка, у которой в руках кукла в голубом платьице.
Я был уверен, что Софи свою куклу не бросит.
— Она беременна — на восьмом месяце, — настаивал я.
— Посмотрите в медпункте, в таком состоянии она может неважно себя чувствовать.
Медпункт помещался в бывшей канцелярии, которая успела пропахнуть дезинфекцией. Нет. Туда поступило несколько беременных женщин. Одну из них пришлось срочно отправить в родильный дом, но звали ее не Ферон, и с нею была мать.
— Вы обеспокоены?
— Не очень.
Я заранее был уверен, что Жанна никакой записки не оставила. Это было не в ее характере. Ей никогда не пришло бы в голову побеспокоить одну из этих изящных дам, попросить записать свою фамилию, привлечь к себе внимание.
— Почему вы почти не вынимаете руку из левого кармана?
— Там у меня запасные очки. Боюсь их потерять или раздавить.
Нам снова раздали бутерброды и по апельсину на брата, принесли кофе, причем сахару можно было брать сколько угодно. Кое-кто сунул кусочек-другой в карман.
