Он перепробовал множество ремесел и отовсюду был изгнан. С некоторых пор он разводит свиней, соорудив для них загон из старых досок у себя на участке. Соседи жалуются на него, и муниципалитет предпринимает попытки прекратить свиноводство.
У них восемь детей, все — мальчики и все похожи на отца, все, как и он, наводят ужас на всю округу. Их зовут Рыжими, не различая одного от другого, большинство из них к тому же — близнецы.
Отец и сыновья составляют как бы банду или клан, который живет за пределами общества, и одна лишь мать, бедняжка Даулинг, ведет нормальную жизнь, работая в домах как приходящая прислуга. Она молчалива. Тубы у нее поджаты, и она смотрит на людей с презрением.
Она хочет услужить, но делает это не без осуждения.
— Ты заночуешь в Нью-Йорке? Приготовить твой чемодан? — спрашивает Изабель.
— Нет. Я почти наверняка управлюсь к вечеру.
Ее взгляд начинает бесить меня. Я никак не пойму, что же он выражает.
В нем нет иронии, и тем не менее он вроде бы говорит:
«Знаю тебя как облупленного! Знаю все. Сколько ни притворяйся, от меня не спрячешься… «
Противоречиво то, что в ее взгляде сквозит и любопытство. Можно подумать, что она каждую минуту задает себе вопрос, как я буду реагировать и как поступать.
Она видит перед собой нового человека и, возможно, сомневается, все ли его качества были ею раньше прощупаны.
Изабель знает: в Нью-Йорк я еду на свидание с Моной. Не почувствовала ли жена, пока та была здесь, что я возжелал ее? Не волнует ли Изабель мысль о возможных последствиях этого?
Она старается никак не проявлять свою ревность. Ведь сама же она в четверг вечером посоветовала мне позвонить Моне. И не она ли в воскресный вечер предложила приготовить мне чемодан, как если бы само собой разумелось, что ночь я проведу в Нью-Йорке?
Можно подумать, что она меня подталкивает. Но зачем? Предотвращая возможность моего возмущения? Или во имя сохранения того, что еще можно сохранить?
Она отлично понимает, что за эту неделю между нами произошло отчуждение. Мы — чужие, но продолжаем жить вместе: едим за одним столом, раздеваемся друг перед другом и спим в той же спальне. Чужие, которые разговаривают как муж и жена.
А в состоянии ли я сейчас выполнять мои супружеские обязанности?
Сомневаюсь.
Почему? Произошло нечто необратимое, пока я сидел в сарае на красной скамейке и курил сигарету за сигаретой.
Мона тут ни при чем, хотя Изабель и думает обратное.
В воскресенье вечером небо все — в тучах. Я объявляю:
