Хальдер вздохнул, закрыл глаза…
Там, в Руммалии, море очень теплое, оно даже зимой не замерзает. И там, на этом теплом морском дне, круглый год растут цветы. Ты, перегнувшись через борт, показывал на них, воины ныряли за ними и приносили их тебе. Цветы были без запаха, на солнце они быстро блекли, а потом каменели. А может, это были совсем не цветы, а просто вот такие странные, диковинные камни. Те камни, говорят, растут как живые. А берег там, в Руммалии, скалистый и высокий. Но он совсем не такой, как Берег Белобровых, потому что там, в Руммалии, скалы режутся ножом, вот до чего они мягкие. И лесов у них нет, у них есть только сады. Деревья в тех садах высокие и стройные, листья на них зеленые и никогда не опадают. В садах у них всегда прохладно. Зато дороги у них безобразные, сплошная пыль да жар. И вообще, жар там всегда такой, что днем вся Руммалия словно вымирает…
И днем их бить — как мух! Бить! Бить! Пора уже! Вначале — здесь; посла — на меч, пытать! А после выбросить во двор — псам на потеху. И всех его рабов туда же! А потом…
…Х-ха! Х-хы! Дерет-то как! Хальдер закашлялся, в глазах пошли кровавые круги. Ого! Что это с ним? И отчего? С утра он, как всегда, проснулся еще затемно, встал и проверил стражу, потом ходил к ручью, купался, поймал форель, распотрошил ее и съел… Легко поймал! Вот так вот руку выставил, а после р-раз ее под жабры! Это отец его так научил. Еще он говорил тогда: «Кто ловит рыбу неводом, тот не мужчина. Рука у воина должна быть крепкая».
А тут она — как не своя! Вот, не поднять ее. Да и еще одышка, жар…
А там, внизу, поют они, кричат. Все до единого пьяны. Да-да, пьян и посол, все руммалийцы таковы — сам не возьмет, но только поднеси, так не откажется, выпьет до дна. А коли так, а коли уже пьян, значит, пора уже, пора! И Хальдер крикнул:
— Айга! Айга!
…Вот только крикнул ли? Нет, только прошептал, а крику не было откуда ему взяться! Так что ты, в самом деле, что ли, болен? И Хальдер попытался встать… Да вот не смог, упал. Вновь попытался — вновь упал. Значит, не встать пока, значит, лежи да жди…
И он лежал и, повернувши голову, смотрел в окно. В окне — луна; ущербная. Меч на стене…
А руку уже так сильно свело, что ни согнуть ее, ни повернуть. Что это?! Может…
Нет! Не может того быть! Хальдер сжал зубы и прищурился, и весь напрягся; ну! Ну, еще, Хальдер, ну! И…
Х-ха! Он сдюжил — сел-таки, уперся, не упал. И долго так сидел и тяжело дышал, а после все же отдышался. И вроде стало даже легче. Значит, опять позвать!
