Дама почувствовала недоброе, накинула покрывало и с высоко поднятой головой направилась к выходу, где больно стукнулась большим пальцем ноги о порог. С бездушным лязгом закрылась дверь, будто утверждая: «Человек человеку — мобильник». Надзиратель побрел следом, понуро опустив голову. Он был похож на испортившуюся палку колбасы: апатичный и зеленый. С белесыми кружочками глаз.
В коридоре на полу рядом с дверями «тринадцатки» в предсмертных судорогах корчился укушенный коброй зэк. На синих, как иней, губах пузырилась пена. Глаза не видели внешний мир. Перед ними прокручивались бесцельно прожитые годы: первая стыренная у отца сигарета; первая бутылка — это был «Солнцедар»; вызов родителей в школу за поджог парика завуча и прочие не менее приятные вещицы.
— Счастливчик, — еле слышно пробормотал в усы добродушный конвоир.
В дальнем конце коридора в стену живьем замуровывали троих.
— Счастливчики, — в усы пробормотал конвоир и, желая напоследок доставить даме хоть какое-то удовольствие, повел арестованную мимо приговоренных.
— В чем обвиняют этих людей? — гордо разглядывая потолок и чуть прихрамывая, спросила прелестная вдова.
— Они явились на пляж по пояс голыми и без носков, — вздохнул сопровождающий.
По каждой стороне двухярусной галереи двора были расположены три широких арочных пролета, между которыми, как отметила Озноба, — колонные портики дорического ордера в нижнем этаже и ионические — в верхнем. В простенках между арками были пробиты двери, прямоугольные и круглые окна. По углам находились цилиндрические объемы внутренних винтовых лестниц с полукруглыми куполками и пиноклями. Удачными казались обходные галереи с их точно найденным масштабом и ощущением простора. Сама архитектура внутреннего двора, в которой княгиня усмотрела смешение традиций Палладио, Браманте и Серлио, выглядела далеко не безупречно. Среди других изящных архитектурных решений это насыщенное колючей проволокой и вышками с часовыми сооружение виделось насильственно вторгшимся в чуждую ему среду.
Конвоир подвел пленницу к двери с номером «1»:
— Сегодня вас допрашивает мастер международной категории, имя которого я бы объяснил так: «Отнявший конфету у ребенка».
Подтолкнул вперед, а сам сделал себе харакири. Совесть не выдержала. У него были жена, дети и доброе имя, но это ничего не значило.
* * *
Одного взгляда хватило хитроумной Ознобушке, чтобы понять, для чего предназначалось это помещение.
После мутотеньск-берендейских присутственных мест, нередко сумрачных, тесно заставленных и очень пышных, зал производил необычное впечатление. Его интерьер был светел, прост и вместе с тем подчеркнуто импозантен. Здесь господствовал образ камня, светло-серого, гладкого и прекрасно отесанного гранита. Каменными исполинами казались четыре столба с мощными арками, которые поддерживали сферический купол. Все архитектурные элементы были приведены в строгое единство, господствовал дорический ордер, строгий и торжественный, преобладал один цвет, цвет серого гранита. Пол вымостили белым и серым мрамором. На стене висела картина «Петр I допрашивает своего сына» кисти Дейнеки. В книжном шкафу проглядывали сквозь стекло корешки книг: «Злоумышленник» Антона Павловича, «Преступление и наказание» Федора Михайловича, «Записки следователя», «Кто скрывался под маской Бостонского душителя?», «Кто подставил кролика Роджера?», Рекс Стаут, братья Вайнеры, Кивинов, Астрид Линдгрен…
