– Откуда они? – спрашивает одноглазый Уаси.
– Разные, – отвечает Иштаги. – Всё больше из Мидии. Там хороши девушки… А как переменились! – удивляется Иштаги. – Пусть знает скифский царь, как мы богаты: даже рабынь одеваем по-царски.
Иштаги рассматривает золотые кубки, корзины из слоновой кости для цветов и фруктов, серебряное ложе для отдыха. Все хорошо, все богато. Но Иштаги не спокоен.
– Все ли чудесные сокровища взяты из кладовых? – спрашивает он одноглазого Уаси. – Не забыли ли чего, что достойно внимания царей?
Уаси вспоминает. Как же это он забыл про светильники на высоких треногах! Это редкие светильники, недаром их привезли из самого дальнего горного селения. Настоящие белые лилии. И треноги, увитые листьями, хороши… Он велит слугам следовать за ним, чтобы принести в празднично убранные комнаты эти светильники, привезенные для царской дани.
Где-то в горах, далеко от Тейшебаини, жили мастера по камню. Они обрабатывали белый и розовый камень, который добывали в горах. С давних пор приезжали туда купцы из разных мест и в обмен на чаши, светильники и статуэтки, сделанные умелыми мастерами, привозили горцам пшеницу, бронзовые топоры, кунжутное масло, заморские ткани. Так было до тех пор, пока в горное селение не прибыл царский сборщик. Увидел он светильники и тут же отобрал их для царского дворца. С тех пор бедным горцам велено трудиться на царский двор и ничего не менять у купцов. Дань эту раз в год увозили на лошадях по узким горным тропам, за много дней пути до Тейшебаини…
В дворцовой кухне было особенно оживленно. На вертелах жарились целые туши молодых барашков. На громадные деревянные блюда были уложены жареные утки и гуси. Запах пряных соусов щекотал ноздри и вызывал аппетит. Рабы, стоящие у кипящих котлов, мучились от голода больше, чем в обычные дни. Женщины, работающие у печей, падали от усталости, но грозный вид царского повара Даюки заставлял трепетать их.
Царский повар Даюки с морщинистым, как печеное яблоко, лицом и длинными, как у обезьяны, руками непрестанно кого-то ругал и размахивал громадной бронзовой вилкой, предназначенной для того, чтобы перевертывать на огне жареную баранину. Эта вилка постоянно заменяла повару плетку. Рабы-прислужники знали, как неприятно ее прикосновение к голой спине. Каждый старался избегнуть столкновения с Даюки, но длинная вилка доставала рабов повсюду.
– Эй, не зевай! – кричал Даюки молодому мидянину, чистившему живую рыбу.
