Наум Цезаревич недавно купил «Жигули» ВАЗ-2104, или по-простому «четвёрку», и иногда приезжает на ней на работу. Сейчас его жёлтая «четвёрка» стоит во дворе. С неё и начался разговор.
— Наум Цезаревич, сколько Вы уже за полгода наездили?
— Двести тридцать километров.
— А зачем Вам машина в таком случае? До работы четыреста метров, а больше Вы никуда не ездите. Да и на работу Вы в ней приезжаете раз в неделю.
— Лёня, Лёня! (Наум Цезаревич старше Титоренко на десять лет, должности у них равноценные, знал его ещё мальчиком, поэтому и обращается с ним на ты), — Ты знаешь, что наше правительство может в любой день провести денежную реформу, и от сбережений, которые ты копил много лет, останется один «пшик». А дом, машина — всегда деньги. Тем более, когда на спидометре немного километров.
— Да кто Вам поверит, что за пять лет Вы наездили три тысячи километров? Спидометр запросто перекручивается.
— Об этом мне рано думать, а вот с долгами перед моими родственниками, надо рассчитываться.
Наум Цезаревич посмотрел на свои массивные золотые часы с таким же массивным золотым браслетом:
— Куда это Дора запропастилась?
— А то Вы не знаете — по базару бегает. Это Вы и на работе и дома снабженец, а у неё муж интеллигент и не будет на базаре от бабок выслушивать: «А ты очи видкрый, що, не бачыш?» И, кстати, насчёт денег: Вот у Вас золотые часы с браслетом. Они стоят кучу денег. Продайте и рассчитаетесь с долгами.
Наум Цезаревич хихикнул:
— Ну, Леонид Борисович, Вам уже пора знать, что в советском государстве торговля золотом и драгоценностями запрещена, это уголовщина.
— Сдайте в скупку в ювелирторге.
— Мне в ювелирторге дадут столько, что не хватит денег на простые часы, а эти стоят бо-о-ольших денег. Во первых, они старинные. Моя бабка, сохранила их для меня, даже в войну не продала, а во вторых, даже дурной еврей не понесёт часы в скупку, а я себя таковым не считаю.
— Вон идёт ваша Дора. Она под тяжестью сумок даже ниже стала.
— Здравствуйте, Леонид Борисович!
— Здравствуйте, Дора!
— У нас на днях техосмотр, так что, я пошёл, — сказал Титоренко, показывая Доре, что у них был деловой разговор.
Прошло пару лет. «Социалистическая экономика», которой так гордились советские правители, тихо умирала.
Стоя на автобусной остановке, Наум Цезаревич услышал разговор двух прилично одетых мужчин, «при галстуках».
— Если экономика наука, то как она может быть социалистической или капиталистической? Разве математика, физика, химия бывают социалистическими или капиталистическим?
