29 декабря. Среда. 11 часов вечера.
Нет, я в Москве совсем испортилась! Хотя никогда во мне много хорошего не было, но я чувствую, что это малое теперь совсем исчезло. И какие теперь мои интересы? Танцы, приемные дни, туалеты, кокетство со всеми, кого ни встречу, и даже мои несчастные кисти и палитра лежат без употребления, хотя мне Прянишников поставил прехорошенькую nature morte.[54]
Но мне эта лень надоела. Завтра я велела себя разбудить пораньше и буду рисовать до приема.
Сейчас приходил дядя Костя и учил, как завтра все устроить, чтобы принимать. Но теперь это меня не интересует. Как-то, когда я пишу дневник, с меня большая часть моего frivolite[55] спадает и я гораздо делаюсь серьезнее.
Перед праздниками в Школе был экзамен, и я получила второй номер за этюд с девочки. Он вышел хорош и папа очень понравился.
Если бы я много работала, я уверена, что я бы могла хорошо рисовать и писать: меня бог способностями не обидел.
На днях мы с мама поссорились и, как почти всегда, из-за детей. Андрюша с Мишей поссорились. Андрюша, как всегда, побежал жаловаться мама, а мама говорит:
— Скажи ему, что он — мелкая птица!
Я этого ничего не слыхала, только слышала, как Дрюша прибежал и стал на Мишу кричать: «Ты — мелкая птица! Мама говорит что ты — мелкая птица!»
Я не вытерпела и сказала мама, что я думала, и говорю, что я еще удивилась, кто мог его такой глупости научить. Мама — в слезы, говорит, что я с ней обращаюсь жестоко, а я никак не воображала, что она это так к сердцу примет, и тоже в слезы.
Я всегда забываю самой простой вещи — это чтобы вообразить, что бы мне кто-нибудь то сделал или сказал, что я сама делаю.
Потом мама ко мне пришла, и мы помирились, то есть она мне простила и говорит, что «ты уже большая, ты можешь мне делать замечания, но не так».
Боже мой, какой у меня ужасный характер! И, главное, то трудно, что я одна должна над ним работать: только папа мне иногда помогает, и то мало >26.
Теперь на праздниках у нас живет Альсид. Он очень милый мальчик, очень свежий и здоровый физически и нравственно.
Вчера вечером бедняжка плакал до поздней ночи об отце: она (madame Seuron) с ним в разводе. И особенно потому ему припомнилось, как прежде было хорошо, потому что мы все вместе и так счастливы. Madame Seuron мне нынче про это рассказала и насилу удерживала слезы. Ее жалко: чудная женщина, такая красивая и такая несчастная, должна по людям жить, а что может быть ужаснее?
Be it ever so humble, there's no place like home.
