— Да, это тяжело, — согласился я.
— Я даже не сказала, что до самого ареста думала, ты — бизнесмен. Это только рассмешило бы их. Ты уехал по делам в Нью-Йорк, а потом я прочитала в газетах о твоем аресте и лишь тогда поняла, что это за дела.
«Действительно смешно, — подумал я, — когда жена считает мужа благородным дельцом до самого его ареста».
— Ну, как, отпразднуем твое возвращение? — спросила Диана Клюгер.
— О, конечно. Что ты будешь пить?
— Что обычно, — сказала она.
— А что сейчас для тебя обычно? — спросил я.
— То же, что и всегда, Майк.
— Знаешь, Диана, я не пробовал алкоголя семь лет. Даже забыл его вкус. Даже забыл, что ты обычно пьешь.
— Ром и джин, — ответила она.
В углу комнаты стоял небольшой бар. Я уверенно направился к нему. Ей я смешал немного рома и джина, себе приготовил крепкий бурбон с парой кусочков льда. Пока я возился с напитками, Диана отошла от окна и села в кресло. Это было антикварное кресло, достаточно древнее, но безвкусное. Когда она садилась, край ее юбки зацепился за одну из ручек и открыл бедра.
На полпути к ней я внезапно остановился. Она спокойно сидела в кресле, скрестив руки на животе. Казалось, ее нисколько не волновало, что юбка задралась, и мне были хорошо видны стройные ноги и черные шелковые трусики. Такое поведение озадачило меня. Это не было похоже на действие наркотиков, и она выглядела вполне трезвой.
— Майк? — Диана продолжала смотреть на стену перед собой. — Что-нибудь не так?
Несколько мелких деталей в моем мозгу слились в единое целое: автомат на наружной двери, освещенный холл, но затемненная гостиная.
— У тебя красивые ноги, Диана, — сказал я.
— Спасибо. — Она восприняла это, как комплимент.
— Мне кажется, что трусики слишком прозрачны, — добавил я.
Ее лицо покраснело, правая рука скользнула по обнаженному бедру, потом она, торопливо освободив край юбки, набросила ее на колени.
— Диана, — вежливо спросил я, — давно ты ослепла?
Она сделала маленький глоток и опустила бокал.
— Почему я узнала, что ты не Майк Клюгер? — Едва заметная улыбка мелькнула на ее лице. — Разные голоса. Я знаю, за семь лет, проведенных в тюрьме, голос Майка мог сильно измениться, но здесь большее, чем изменение тональности. Твой голос выразительнее и жестче, чем его, даже через тысячу лет я бы вас различила.
Я немного выпил, и мне стало легче.
— У меня есть предположение, сколько лет ты слепа, — сказал я. — Четыре года.
— Откуда ты знаешь?
— Ты перестала посещать Клюгера в тюрьме примерно в это время.
