Я сел за тот же столик в углу, к тому же официанту, что обслуживал меня в прошлый вечер.
— Рад вас видеть, мистер Бойд, — пробормотал официант. — Джин с тоником, как обычно?
— Одиннадцать порций, как всегда, — поправил я его и протянул зажатую между пальцами десятидолларовую купюру.
Он ловко вытянул ее и снова улыбнулся.
— Шустрый ты парень, Кемо, — сказал я. — Не ожидал, что мои деньги так быстро сработают!
— Почему бы не постараться за такие чаевые! — отозвался он. — Сейчас принесу ваш джин, мистер Бойд. И не забуду сообщить мистеру Мейзу, что вы здесь, понимаете?
— Конечно, — подтвердил я. — Сколько времени осталось до выступления Улани?
— Минут двадцать.
— Я бы подкрепился немного. Есть что-нибудь для успокоения нервов, например бифштекс?
— Какой разговор! — Кемо приготовил карандаш и блокнот. — Как насчет бифштекса по-гавайски?
— А что, на Гавайях его готовят как-то особенно?
— Ну, перед тем как убить быка, ему на шею вешают леи, — невозмутимо пояснил он. — Мы народ сентиментальный. Поэтому у нас бифштекс нежнее.
Официант напомнил мне о том, что вокруг шеи обнаженного тела Бланш Арлингтон тоже было леи!
— Если уж разговор зашел о леи, — оживленно проговорил я, — скажи, красный гибискус имеет какое-то особое значение?
— Красный гибискус — официальный цветок Гавайев, — обиженно сообщил Кемо.
— Вот как? Пит Рошель заглядывал сегодня?
— Не видел, — качнул он головой. — Я принесу вам джин и закажу бифштекс. Прошу прощения, мистер Бойд. — И отошел от столика прежде, чем я успел задать ему следующий вопрос.
Я закурил и посмотрел на часы. Было пять минут одиннадцатого. Вся ночь впереди, а Дэнни Бойд уже успел постареть лет на десять за последние несколько часов. Я поднял голову — на меня смотрели знакомые светло-голубые глаза. Эдди Мейз выдвинул стул и сел напротив.
— Снова пришли посмотреть, как танцует Улани, мистер Бойд? прошепелявил он. — Польщен.
— Зовите меня просто Дэнни, — предложил я. — У меня такое чувство, что нас с вами связывает много общего.
— Мило с вашей стороны так считать, Дэнни. — Он холодно улыбнулся. — И что же нас связывает?
