— Да, это невероятно, — согласился я.
Он был прав. Вот вам Homo обыкновенный: крутится себе по орбите, как мертвый камень вокруг мертвого солнца, без цели и без смысла, глухой, слепой и холодный. Нечто безжизненное, навеки отрезанное от новых мыслей.
— Кто бы они ни были, — продолжал Николас, — я должен доверять им. У меня нет иного выбора. Я все равно сделаю все, что они захотят.
— Думаю, ты поймешь, когда включится программа, — сказал я. Если — отрезвляющая мысль — он вообще запрограммирован.
— Думаешь, пойму? Я буду слишком занят.
Это меня напугало: вот он молнией приходит в движение, будто взрывается, и ничто не в силах его остановить.
— Они… — начал было Николас.
— Пожалуйста, не называй их «они», — попросил я. — Это действует мне на нервы. Было бы гораздо лучше, если бы ты говорил «он».
— Я говорю «они», — объяснил Николас, — потому что видел их несколько. Женщину, мужчину. По меньшей мере двух.
— Как они выглядели?
Николас помолчал.
— Ты понимаешь, разумеется, что это было во сне. Там все искажено. Наше сознание возводит барьеры.
— Для самозащиты, — кивнул я.
— У них по три глаза: два обычных, а третий не со зрачком, а с линзой. Прямо посреди лба. Этот третий глаз видит все. Его можно включать и выключать, и когда он выключен, то совершенно пропадает. Становится невидим. Тогда, — Николас судорожно вздохнул, — они ничем от нас не отличаются. Ничем.
— Боже милосердный…
— Да, — мужественно произнес Николас.
— Они способны говорить?
— Они были немы. И глухи. В таких сферических камерах, вроде батискафа, оплетенных проводами — всякое там электронное оборудование, чтобы они могли общаться с нами, чтобы их мысли превращались в слова, которые мы слышим и понимаем, и чтобы они могли понимать нас. Это им дается с трудом, с большим напряжением.
— Не уверен, что я хочу знать.
— Черт побери, да ты же об этом все время пишешь! Я наконец прочитал кое-какие твои…
— Я пишу фантастику. Вымысел.
— У них увеличенные черепные коробки, — сказал Николас.
— Что? — переспросил я. Я не поспевал за ним. Все это было для меня чересчур.
— А как иначе поместился бы третий глаз? Массивный удлиненный череп — как у египетского фараона Эхнатона. И у двух его дочерей. А у его жены череп был самый обычный.
Я распахнул дверь и вернулся в гостиную, где сидела Рэйчел.
— Он свихнулся, — пробормотала она, не отрываясь от книги.
— Точно, — сказал я. — Совсем спятил. Вот только не хотел бы я здесь оказаться, когда сработает его программа.
