Уже по другую сторону перрона стоял такой же нарядный состав красных вагонов с занавесками на окнах — «Стрела» № 2, прибывшая по расписанию за четыре минуты до нас; проводницы в высоких шапках, черных юбках, белых блузках и черных форменных жакетах выстроились у дверей, последние пассажиры выходили, откланиваясь. В нашем вагоне побритые и попившие чаю командированные нетерпеливо теснились в коридоре с портфелями, «дипломатами» в руках: из Москвы в Ленинград, из Ленинграда в Москву ездят теперь налегке. Наконец и наша проводница вышла, обтерла тряпкой поручни, стала у дверей, и двинулись мимо нее пассажиры.
Вслед за дамой, прямо из тамбура с радостными восклицаниями попавшей в букет роз, я тоже вышел на перрон. Мимо, упираясь ногами в асфальт, носильщики рьяно катили перед собой горы заграничных чемоданов, клетчатая толпа туристов, обвешанных фотоаппаратами, как фотокорреспонденты, сопровождала их, громко разговаривая по-английски.
Они шли во всю ширину перрона, и по мере того, как проходили мимо состава, открывалось: группа военных перед дверью вагона, все цвета хаки, — ожидают выхода начальства; группа священнослужителей, все в черном до пят, — ожидают выхода своего начальства у двери следующего вагона.
Офицеры вдруг разом взяли под козырек; в соседних дверях пред смиренно склонившимися головами явились белые руки на черном, выше них — массивный золотой крест.
На площади перед вокзалом блестели под дождем две группы новых черных машин.
Стоя на ступенях, я соображал, как мне проще ехать в гостиницу, и тут мимо прошел человек в демисезонном пальто с поясом: один конец его был сунут в карман, другой болтался свободно. Он шел без шапки, голову наклоня, нес под мышкой блок болгарских сигарет «БТ», клок рыжей бороды торчал на сторону. По этой рыжей, будто не своей бороде, по обожженному лицу я вслед узнал Сергея Орлова.
Шел он хмурый, то ли невыспавшийся, то ли задумавшийся, под мелким моросящим дождичком. Себя со стороны не видишь, как видишь других, и в мыслях ты все еще моложе, чем на самом деле есть. Наверное, это и потому еще, что в свою военную пору, на фронте, — и солдатами и офицерами став, — мы были самыми молодыми: год рождения двадцать первый, двадцать третий, двадцать четвертый… И как-то так укрепилось в сознании, что старшие офицеры, они не только званием, они и по годам непременно старше тебя.
А время шло, и вот уже старшие офицеры, ожидавшие сейчас на перроне выхода начальства — майоры, полковники, подполковники, — все они по годам моложе нас. И планки их, украшающие грудь, — это послевоенные медали и ордена, выданные к датам. Словом, все так, как в том стихотворении Орлова: «Когда это будет, не знаю, в краю бело-ногих берез победу девятого мая отпразднуют люди без слез.
